Он начал судорожно осматривать салон грузовика в поисках какой-нибудь записки с его именем и датой рождения. Потом он подумал –какого хрена? Разве пацан умеет читать? Ему же два или три года! Да он же говорит кое-как!
А тебя не смущает, что он в повязке?
Коля еще раз посмотрел на парня. Убедился, что повязка по-прежнему закрывает глаза. Может, платок просвечивает?
Ты че, дурак?
Может, платок сполз, и парень видит в маленькую щелку? Может, в нем дырка?
Нет! Никакой дырки! Этот пацан тебя знает! Знает твой год рождения! Знает твое погоняло!
Что происходит? Что происходит, мать твою? Как такое возможно? Он что, гребаный экстрасенс? Он что, провидец? Это что, копперфильдский отпрыск?
Идиотский смешок слетел с губ. Но губы тут же скривились.
Пацан только твой адрес не говорит.
– Класнодаская, дом шешнасать, втолой подезд, квалтила двасать девять, тлетий этас.
На этот раз Коля смотрел на парня так долго, что даже забыл о дороге. Ужас накатывал на него огромным стопятидесятитонным катком, который давил его в лепешку, кровь прилила к лицу.
Грузовик съехал на обочину, и Коля почувствовал, как машину начало трясти.
Тормози, брат! Тормози.
Коля ударил по тормозам. А малыш все повторял свою зловещую мантру:
– Никала Валельевись Буйнов, Буй, пятнасатое сентябля тыся девясот восемесят пелвово года, Класнодаская, дом шешнасать, втолой подезд, квалтила двасать девять, тлетий этас.
Голос малыша напоминал монотонный счет мешков в амбаре с зерном.Один, два, три, четыре, эх, достало, пять, шесть, семь…
Грузовик остановился. Коля вытер пот со лба.
Как же он потел. Стало так жарко, как у него дома, когда его тупая жена закрывала все форточки и при этом вечно ныла, что продует Сашку – их дочь. После смерти младшенькой она стала бояться всяких болячек. Тупая сука сама не подозревала, что только хуже делала. Бациллы в духоте развивались, как шлюхи в теплых странах. Коля орал на нее, потому что ему было жарко и душно.
Но сейчас было еще хуже.
Стало нестерпимо жарко.
И малыш этот добавлял угля в топку, он все бросал и бросал, он все лепетал и лепетал кошмарные слова. Досье на Колю. И Коля, впервые с того момента, когда его взяли с наркотой в девяносто восьмом, когда ему еще не было восемнадцати лет, запаниковал по-настоящему. Тогда ему удалось отмазаться. Спасибо дяде Тарасу, который откинул копыта через полгода. Рак легких, курил, как дымоход в котельной. Но сейчас Коля был на крючке.
Он с ужасом смотрел на малыша, который, похоже, намочил штаны, и Коля понял, откуда пахло мочой.
