Над водой торчала кочка светлых волос, в которых копошилась лягушка. Она запуталась в волосах и пыталась выбраться. Голова Маши не двигалась. Руки находились под водой. Ее засосала трясина, она захлебнулась и решила, что неудобно быть мертвой и держать руки вверх.
Миша смотрел на нее и дрожал. Он хотел расплакаться, как девочка. Он хотел свернуться в клубок и залезть под камень. Он хотел прижаться к жирной больной мамке и спрятаться под ее платьем.
– Ты видишь, да? Видишь, конечно. Да и поделом ей. Она не подходила тебе.
– Мама… – жалобно сказал он. – Мама…
– Что?
– Что нам… делать?
– Что тебе делать?
– Нам…
– Тебе. Это ты ее убил. Не надо меня сюда приплетать, понял? Не надо. Я старая больная женщина, я сидела дома. Я не виновата. И даже больше, я тебе не советовала вообще встречаться с этими тупыми девками. Ты выбрал это сам. Ушел с какой-то бабой и убил ее. Утопил в болоте. Я не против, пойми, но я не участвовала. Так что тебе расхлебывать.
– Но… – он запнулся. Понял, что если продолжит, то расплачется, а его мать не любила, когда плачут, ненавидела слезы. Однажды они шли по улице, возвращались из магазина, увидели, как восьмилетняя девочка рыдала на автобусной остановке. Мамаша подошла к ней, заглянула в ее несчастные глаза и сказала:
– Будешь тут ныть, вырву тебе глаза, чтобы нечем было реветь, вали отсюда, нюня.
Девочка в испуге унеслась прочь. Миша думал, что она позовет своего папу, и он придет, чтобы врезать его мамаше по морде, но никто не пришел. А может, и пришел, но позже, когда их там уже не было.
– Что? Ты что-то хочешь сказать?
– Ничего, – промямлил Миша. Он держал рот на замке. Сначала надо успокоиться, потом говорить. Ему стало обидно. Он доверился мамке, понадеялся на нее, думал, что хоть в этой ситуации она ему поможет, единственному сыну, шестому и последнему живому. Но она наплевала на него.
– Понятно. Как обычно, – сказала мамка, – ладно, не переживай ты так. Убийство, не убийство. Тем более во благо. Это так, фигня. Подумаешь, бабу утопил. С кем не бывает? Что, думаешь, я никого не убивала? Думаешь, что мне незнакомо это чувство? Ты сейчас наверняка дуешься на меня, думаешь, что ты самый несчастный. А хрен тебе. Батя этой шлюхи будет несчастный. Понесчастнее тебя. Так что утри сопли, нюня. Давай утри и дай мне стул. Поживее. Вот сюда, рядом с камнем, мне не залезть на камень. Так. Лицом к мертвой шлюхе.
Он поставил стул. Она опустила туда тучный зад. Покряхтела, поерзала, уселась поудобнее.
