— Видать, печь здорово нагрелась, крутишься ты на ней, как укушенный, — заметила со своей кровати Елизавета Федоровна, жена Андрея.
— Да нет, печь ничего… Мысли мои около обоза, — сказал Андрей, поднялся и, свесив ноги, стал крутить цигарку.
Жена помолчала и, только после того как он зажег спичку, прикурил и открыл заслонку, чтобы не надымить в комнате, начала рассказывать мужу все свои новости.
Эта грузноватая сероглазая женщина со смуглым лицом, с вечно засученными по локоть рукавами, была ловкой и подвижной в работе, быстрой и живой в походке. Но в компании она любила больше слушать, чем рассказывать. А слушая, никогда не вмешивалась, если новость даже явно перевиралась, лишаясь своего смысла.
— Федоровна, так ли это было? — обращались к ней за подтверждением.
— В точности все так было. Пронькина жена задралась с его ухажеркой под самым окном, а Пронька, чтобы разогнать их, плеснул из окна сметаной, прямо из горшка плеснул, — говорила Елизавета Федоровна и делала поправку: — Только сметана-то попала не ухажерке на голову, а законной жене. Все остальное истинная правда. Сметана белая, плывет с головы на нос, на уши… Собаки вылизывают ее…
После такой поправки все рассказанное словно наизнанку выворачивалось: ведь одно дело всласть похохотать над ухажеркой и совсем другое дело, если сметана оказалась на голове законной супруги. Над чем тут смеяться? Да и ведерный горшок сметаны погиб ни за грош. Двойной урон в семье!
И женщины, расходясь по домам, скупо усмехаются, благодарят Федоровну, что все рассказала как надо, а то поползла бы брехня по дворам.
Елизавету Федоровну уважали не только за то, что она не была болтливой, не любила замечать мелких недостатков своих знакомых, но и за то, что в серьезных случаях жизни умела сказать правду в глаза любому человеку.
— Идет с утра переулком Федор Евсеев, — говорила она сейчас мужу. — Я на гумне — сено беру овцам. Он мне кричит: «Андрей дома или ушел в Совет?» Спрашиваю: «На что он тебе так срочно потребовался?» А он говорит: «Хочу, чтобы из хвонда пшенички дал. Все равно никто не будет брать ее из советских рук, потому что бандиты колесят вокруг да около. Боятся люди. А я возьму без оглядки…» И смеется, нос совсем в крючок изогнулся. Не стерпела я и сказала ему: «Не боишься ты потому, что сам приплясываешь под бандитскую дуделку». Осклабился и заковылял в Совет… Это тебе утрешний удой, — усмехнулась Елизавета Федоровна.
— Пока не поймали — не вор… А пшеницы я ему не дал, — заметил Андрей с печи.
