Великая охота | страница 12

– Если соблаговолите, милорд Борс, я провожу вас в ваши апартаменты.

Избегая смотреть в эти безжизненные глаза, он еще раз взглянул на три фигуры, потом пошел за слугой, с тревогой размышляя, откуда тот узнал, как к нему следует обратиться. Но раздумывал недолго, пока покрытые необычной резьбой двери не захлопнулись за ним. Он прошел с дюжину шагов, когда понял, что они со слугой в коридоре одни. Он подозрительно насупил брови под маской, но не успел открыть рот, как слуга заговорил:

– Других тоже провожают в их комнаты, милорд. Вы позволите, милорд? Время истекает, а наш господин нетерпелив.

Человек, который называл себя Борс, скрипнул зубами как от досады на скудость предоставленных ему сведений, так и оттого, что своими словами слуга поставил его и себя на одну доску, но следовал за ним молча. Лишь глупцы огрызаются на слугу, а припомнив глаза парня, он засомневался, что отповедь возымеет хоть какое-то действие, если не приведет к худшему. «И как он узнал, что я собираюсь задать ему вопрос?» Слуга улыбнулся.

Человек, который называл себя Борс, чувствовал себя совершенно не в своей тарелке, пока не вернулся в комнату, где ожидал, прибыв сюда по зову, но и тогда беспокойство не оставило его. Даже найти пломбы на своих седельных сумках нетронутыми казалось слабым утешением.

Слуга входить не стал, остался в коридоре.

– Если угодно, милорд, вы можете переодеться в свое собственное платье. Никто не увидит ни как вы отбудете отсюда, ни как вы окажетесь в нужном вам месте, но, вероятно, лучше появиться там уже одетым надлежащим образом. Вскоре за вами придут, дабы проводить вас.

Дверь, к которой не притронулась ничья видимая рука, закрылась.

Человек, который называл себя Борс, не сдержал нервной дрожи. Поспешно он сорвал печати, расстегнул пряжки на седельных сумках и вытащил обычный для себя плащ. Где-то в глубине души тихий шепоток спрашивал, стоит ли еще одного подобного сборища обещанное могущество или даже бессмертие, но он сразу же рассмеялся. «Ради такой власти я готов вознести хвалу Великому повелителю Тьмы даже под самым Куполом Истины!» Вспоминая данные ему Ба’алзамоном распоряжения, он машинально поглаживал пальцами вышитое на груди белого плаща золотое посверкивающее солнце, за которым краснел крюк пастырского посоха, – символ его положения и поста в мире людей. Он чуть не рассмеялся. В Тарабоне и на равнине Алмот предстоит работа, большая работа.