— Акулька… — тихонько окликнул он жену.
Ребенок не унимался, и Фомка, с трудом оторвав зад от завалинки, нерешительно поплелся на крик. Не враз и сыскал: в огороде меж капустными грядками белел тряпичный комочек. Он был не более налитого кочана — нешто углядишь. Комочек шевелился и кричал. Озираясь, Фомка несмело приблизился, озадаченно поскреб мясистый нос и, протянув руку, опасливо отвернул тряпицу В предрассветном сумраке он увидел сморщенное личико и дрыгающие ручки с ножками.
— Раскудрит ее в туды!.. Дитя! Как есть, дитя… Вот ить…
Посидев недолго на корточках, Фомка растерянно помотал головой: что за наваждение? Наконец, запахнув тряпицу, он поднял младенца и, осторожно ступая, понес к избе. Подкидыш затих. У крыльца Фомка остановился, гадая: то ли взойти, то ли отправиться за женой. Он неуверенно огляделся: пособил бы кто! Ни души: отдыхала слобода, последние сны досматривала перед новым трудовым днем.
Только огромный солнечный каравай подымался над лесом, и рдяный свет его заливал все вокруг: пыхавшие дымом варницы и рассольные колодцы с высоко задранными шеями и замершими черпаками, затуманенную обмелевшую Усолку. Лениво несла она вдаль свои воды, а по берегам грудились дворы солеваров, выглядывали из-за них избы с почерневшими бревенчатыми стенами, а кое-где и с новыми, горделиво выпяченными золотистыми боками, еще пахнувшими смолой.
Солнце медленно всплыло и, застыв блином на небесной тверди, будто дивясь случившемуся, уставилось на Фомку, который все переминался у крыльца, неумело держа подкидыша на вытянутых руках и повторяя:
— Вот ить!.. Раскудрит ее в туды… Чего это, а?.. Чего?.. Крещены души…
* * *
Промаявшись два дня, Ульяна наконец разрешилась минувшей ночью и теперь приходила в себя. Слава Богу, рядом неотлучно была Акулина. Уверенные движения повитухи, ее голос — то властный, то ласковый — успокаивали и несли облегчение. Ульяна не знала, долго ли пробыла в забытьи, день ли настал или еще ночь — не угадаешь за плотными ставнями. Обессиленная, она наслаждалась покоем, ни шевелиться, ни говорить не хотелось.
Слегка приподняв веки, Ульяна наблюдала за повитухой — та что-то проворно размешивала в бурно парившем горшке. На вспотевшем круглом лице Акулины поблескивали отсветы масляного светильника. Приятно и густо пахло травами. Ульяна глубоко вдохнула, поискала взглядом: вот он, рядышком, сыночек ее, завернутый в повивальник. Она слабо улыбнулась, подняла было руку, чтобы дотронуться до ребеночка, но рука бессильно опустилась.
