— Васт ист дас гусар? — не понял немец.
Сергей показал на себя и немца:
— Их бин — гусар. Ду бист гусар!
— О, я, я. Гусар! — разулыбался гость.
— За Доминику! Мою любимую. Которая сегодня сделала меня самым счастливым человеком на свете! — закончил свой тост Сергей.
— За Доминику и ее успех. Амалия Станиславовна, присоединяйтесь, — Борис Михайлович теребил Амалию.
— За Доминику. Мою единственную дочь.
— Просто — за Доминику, — подытожила Амалия.
Наконец вечер завершился. В холле Сергей отвел Доминику в сторону и шепнул:
— Никуша, немец требует продолжения праздника. Я возьму с собой Юльку. Этот Шульц или Шварц, по-моему, запал на нее.
— Хорошо, — устало согласилась Доминика. — Я поеду домой. В Озерку.
Сергей заволновался:
— Но мы же на сегодня отпустили Михаила с Танюшей. Там никого нет.
— А мне сегодня никто и не нужен. Хочу побыть одна. Сама справлюсь, слишком много впечатлений для одного дня.
Борис Михайлович запротестовал:
— Нельзя отпускать женщину одну в лес. Я тебя отвезу.
— Надеюсь, что нас развезет по домам шофер Амалии, — заметил Юрий Владимирович, правильно оценивая количество выпитого Борюсиком. — Если она, конечно, разрешит. Пока, Никуша. Будь осторожна. Я тебе позвоню.
Амалия Станиславовна стояла чуть поодаль, внимательно прислушиваясь к разговору. От ее пристального взгляда не укрылось, что Доминика уехала одна, а Сергей отправился вместе с немцем и Юлей в ресторан.
Доминика доехала довольно быстро. Оставила машину во дворе, решила не возиться с гаражом. Дом встретил ее тишиной, которая, впрочем, тут же взорвалась телефонным звонком. Это звонил отец. Не успела Доминика положить трубку, как телефон снова зазвонил: Борюсик волновался, как она доехала. Доминика ждала звонка мужа, но тот все не звонил.
День рождения Нинки благополучно завершился, и изрядно набравшиеся гости стали разбредаться по домам. Василий, никогда не обделявший себя спиртным, с трудом держался на ногах. Ритка, чертыхаясь, тащила его буквально на себе.
— У меня там еще два пузыря есть, — бормотал Васька.
— Васька, Васька, так и жизнь пропьешь, — причитала Ритка.
— Ты говоришь, как моя учительница арифметики — Элеонора Павловна. Хорошая была тетка. Когда меня из школы выпирали, мне ее больше всего было жалко.
Так под воспоминания они добрались до базарной сторожки. На столе их дожидались две бутылки портвейна, припасенные заботливым Васькой.
— Вот. Васька слов на ветер не бросает, — икнул он. — Пацан сказал — пацан сделал. Без балды, без петрушки и без детской балалайки.
