– Ну а дальше что?
– А дальше мы, значит, приехали, нас какая-то женщина, вроде воспитательница, ведет, коридор длинный, а дом деревянный, деревенский длинный дом, почти как барак.
– В деревне не бывает бараков, – поправил Николай Сергеевич.
– Ой, ну какой ты! Длинный такой дом. Деревянный. С наличниками. Они крашенные в синий цвет. Синий-синий. Стенки все темные, коричневые, а наличники синие… Идем, значит, по коридору, и вдруг навстречу девочка. Лет пять. Худенькая, темненькая, загорелая такая, а глаза синие-синие… Яркущие. Вот как те наличники. Она мне так понравилась, я ее руками сгребла, к себе прислонила, она личико на меня подняла, глазки синие, я ее спрашиваю: «Как тебя зовут?» – а она молчит. Я воспитательнице говорю: «Чего она молчит?» А она говорит: «Она по-русски едва-едва, она нерусская, она афганочка. Возьмете?» Мне как-то неудобно стало, я к тебе поворачиваюсь, а тебя рядом нет.
– Куда ж я делся?
– Откуда мне знать? Может, покурить вышел на крыльцо.
– Я не курю, – мрачно сказал Николай Сергеевич. – Вот еще выдумки.
– Так это ж во сне, Коля! – отчаянно сказала Анна Ивановна.
– Ну, и что ж ты во сне сделала? – спросил он.
– Ничего. Повертела головой, развела руками. Шепотом сказала: «Куда ж нам афганочку…» И ушла. Вот и всё.
– Меня там не было! – сказал Николай Сергеевич и хлопнул ладонью по столу.
– Конечно, не было, – помотала головой Анна Ивановна. – Это же сон! Меня тоже там не было. И этого детдома тоже не было на самом деле!
– Не знаю, – сказал Николай Сергеевич.
Вечером он долго лежал на диване, а потом сказал:
– Зря ты это, Нюта.
– Чего? – не поняла Анна Ивановна.
– Зря ты афганочку не взяла. Может, это Сережкина дочка была. Мало что, вдруг он там какую-нибудь ихнюю бабу… У него глаза были тоже синие. Прямо как у тебя.
У Анны Ивановны из-под очков выползли две слабые слезинки. Она посмотрела на стену, на фотографию сына. Ему там было вовсе семнадцать лет. После выпускного.
– Какая дочка? – она махнула рукой. – Его когда убило? В восемьдесят восьмом. А сейчас какой год? Забыл? А той афганочке пять лет. Шесть в крайнем случае.
– Значит, внучка, – упрямо сказал Николай Сергеевич. – Надо было забирать.
– Коля, ты что? Это же сон! Ты что, не понял? Это мне приснилось!
– Неважно, – Николай Сергеевич встал с дивана, подошел к окну. – Вот я, например, когда Сережку привезли, тоже думал, что это мне сон снится. Все ждал, пока проснусь.
Повернулся к Анне Ивановне и сказал:
