— А кого сегодня кормить?
— Сегодня, слава Богу, некого.
— А что ты печатаешь?
— Это последняя страница воспоминаний о последнем духовнике Оптиной пустыни иеромонахе Никоне.
— Удивительно. Я только что от своих друзей и видел у них целую книгу воспоминаний именно о нем.
— Этого не может быть! Все, что о нем известно, здесь, на этих страницах.
— Да точно, большая книга.
— Езжай сейчас же к ним и вези ее сюда.
— Они не дадут. Это «тамиздат».
— Дадут, — твердо сказала я ему, неожиданно для самой себя.
И через два часа книга была у меня в руках. Односторонний ксерокс, со сложенными вдвое страницами, в самодельном переплете. Действительно, жизнеописание последнего духовника Оптиной пустыни иеромонаха Никона. «Рукопись недавно попала к нам из России, — прочитала я в предисловии. — Это один из последних образцов советского самиздата. Автор неизвестен». Открываю книгу — да это же ее стиль, ее неповторимая речь. Не может быть! На последней странице инициалы неизвестного автора — М. Д. Все понятно — Мария Добромыслова.
Прошло два года, и потерянные мемуары пришли не раньше и не позже, а точно в тот день, когда я допечатала последнюю страницу воспоминаний об отце Никоне схимонахини Серафимы Бобковой! Так святые наблюдают оттуда за нашими делами и невидимо управляют ими, только мы это редко понимаем. Наверное, прочитай я тогда, два года тому назад, эти мемуары, не дождаться бы мать Серафиме никогда своих воспоминаний, здесь все было гораздо объемней и совершенно в другом ракурсе.
Потом я узнала, что отец Никон никому не благословлял приезжать к нему в Пинегу, когда его отправили в ссылку, где он и умер. И Мария Семеновна не посмела ослушаться своего духовного отца и была по-своему права. А послушница Ирина все-таки поехала к нему через все ужасы лагерных дорог, несмотря на запрет, и тоже была по-своему права. Она скрасила его последние дни, утешила его в скорби и болезни, переселила в человеческие условия, забрала его от грубой хозяйки, где он лежал больной на табуретках весь во вшах, организовала отпевание и похороны. А Мария Семеновна в своих воспоминаниях дала понять, что многие духовные чада батюшки, и она в том числе, считали, что приезд к нему послушницы Ирины без благословения нарушил его молитвенное уединение и принес ему перед смертью лишнее безпокойство и суету.
У каждой была своя правда, и Мария Семеновна, конечно, не хотела, чтобы ее воспоминания когда-нибудь попали в руки мать Серафиме — той самой послушнице Ирине, чтобы ее не огорчать, вот и не показывала их никому. Может, еще и просто по своему смирению. А ведь кроме отца Алексея, которому она завещала их передать, никто не смог бы разобраться в этой истории — воспоминаний матушки Серафимы, кроме него, никто не слышал.
