Поскольку ранним утром бывало холодновато, то поверх футболки и шорт он надевал еще толстый домовязанный свитер, иногда опуская его отложной нижний край как юбку, чтобы согреть бедра. Он брал с собой яблоко или ломоть ржаного хлеба с арахисовым маслом. Ну и конечно же, по настоянию матери — оранжевый спасательный жилет.
Отплывая от пирса, он всегда надевал спасательный жилет, во-первых для проформы, а во— вторых, из-за утепления, которым он снабжал его на сыром утреннем воздухе. Однако поскольку когда, прибыв на место, он в шатком корпусе лодки вставал на ноги, чтобы закинуть свою блесну фирмы Хула-Поппер или Абу-Релфекс, жилет мешал его движениям, то он снимал его. Позже, когда солнце прогревало его и он не нуждался в свитере, он складывал его на скамье рядом с собой, а иногда, если было очень жарко, он даже сбрасывал футболку с шортами. Увидеть его в этой затоке никто не мог и от ощущения свободы быть под утренним солнцем в чем мать родила его дыхание учащалось.
***
— Я всё слышу, — крикнул он, чувствуя, как на шее набухают вены, как ярость поднимается в нем, словно нечто убитое, умершее, но теперь воскресшее. — Да как только язык поворачивается сказать такое ребенку о его родном отце, а?
Она не отвечала. Отступив в угол кухни, она молчала. Да и что она могла сказать, эта сука? Он же слышал, что она ляпнула. Задремав на раскладушке под лестницей, мучимый желанием опохмелиться, но не в силах встать, чтобы сделать это, он услыхал голоса из кухни — голоса её и сына. – Привык к этому, — сказала она. – Он же алкаш, отец твой. — Тут он, вскочив с кровати так будто внутри него что-то взорвалось, хватает её за плечи – всегда за плечи и никогда за лицо, она ведь сама так приучила его, — ну а Тилера как ветром сдуло – кинулся в дверь и след простыл. А она, с этой её гадко-стыдливой ухмылкой, своим сдавленным грудным голоском проворковала, — Так это же правда.
— Чья бы мычала, ты ж сама бухая в хлам! — Она отпрянула от него с этой её гадкой ухмылкой, втянув голову в плечи. Ему хотелось крушить всё вокруг, пнуть эту гребаную кухонную плиту, сделать жене больно.
— У меня хотя бы есть работа, — ответила она.
— Да найду я работу, успокойся.
— А насчет Тилера что? Мы здесь уже две недели, а ты не провел с ним ни единой секунды времени, вообще нисколько, полный ноль. Ты даже ни разу не спустился к озеру. Каких-то полсотни метров, а ты не соизволил пройти их, чтобы сходить туда. — Тут она вышла из угла, лавируя словно матёрый боксер, сжав свои граненые кулачки, чтобы задать ему жёсткую трёпку.
