– Ты считаешь… – пробормотал я.
Тем временем Демис Руссос затянул еще проникновеннее: «Rain and tea-es-ea-rs / A-are the same…» Да что он, нарочно, что ли? Он, гад, своего добился: плотину прорвало.
Теперь слезы текли по щекам у нас обоих. Они заполнили наши чашки и блюдца, пролились нам на руки, на пластиковый стол, на наши колени и на пол. «When you cry / In winter time / You can pretend / It’s nothing but the rain», – продолжал петь Демис, и против него не устояла даже Танлетта, чего мы никак от нее не ожидали. Видимо, наша печаль оказалась заразной. Она начала слегка шмыгать носом и наконец разревелась. Всхлипнув, она вышла из-за стойки и направилась в кладовку за ведром и тряпкой, но, пока она ходила, наводнение успело затопить ее бар и вода поднялась до середины стен. Она бросила бесполезную тряпку и крикнула: «Я не умею плавать!» Мы с Марой без всякого стеснения разделись – ее тело было золотистым, мое – белым – и нырнули. В слезах плавать легче, чем в воде, – благодаря соли. «But in the sun / You’ve got to play the ga-a-a-ame», – настаивал Демис Руссос. Дверь поддалась под напором воды, и поток вырвался наружу, унося с собой столы, стулья, стаканы, соломинки, бутылки мятного сиропа и музыкальный автомат. «Rain and glop… you cry… glop… pretend…» – пробулькал Демис.
Настала тишина. Слышался только тяжелый плеск волн да звуки нашего дыхания. Мы долго плавали в плотной, теплой и соленой влаге наших слез, в сумерках отливавшей серовато-ртутным цветом. Почти с головой погруженные в нее, мы миновали церковь и здание мэрии. Мы были единственными человеческими существами посреди предметов мебели и других вещей, плававших вокруг, как после кораблекрушения. Когда Мара вырывалась вперед, моему взору открывалась ее хорошенькая задница, нырявшая туда-сюда, и темневшая внизу расщелина. Я то и дело догонял ее, чтобы сказать, какая у нее красивая попа. Она меня благодарила. Потом за нашими спинами раздался чей-то голос. Мы оглянулись и увидели Танлетту, барахтавшуюся в волнах. Она что-то нам кричала. «Что она говорит?» – спросила Мара, продолжая грести руками. Я точно не расслышал, вроде бы что-то, оканчивающееся на «-итки». «Верните мне мои пожитки?» Или нет? Или: «Что вы ползете как улитки?» В конце концов я разобрал: «Вы не заплатили за напитки!»
На самом деле мы заплатили за все, что выпили. И наша любовь, судя по всему, тоже была выпита до дна. Мы вышли на улицу. Она села на оставленный возле бистро велосипед. Я смотрел, как она уезжает, и думал, что она едет на свидание с Лурсом.
