Констатирую это как факт: взгляд ее глаз что-то менял в химии моего организма. Он производил на меня тройной эффект – обжигал, ласкал и затапливал собой. Таким он остался в моей памяти, и не исключено, что воспоминание о нем я унесу с собой в могилу.
Помимо всего прочего я отметил две крохотные вертикальные полоски у нее на губах – одну на верхней, другую на нижней. Возникало впечатление, что эти складочки образовались потому, что ее пухлые губы просто не могли вместить в себя изобильную полноту плоти. «Ластик нужен?» – спросил я ее. Она в ответ показала мне свой. На следующий день я снова тронул ее за плечо: «Ластик нужен?» Это была рискованная игра, ведь я не знал, как у нее обстоит с чувством юмора. Но она засмеялась – я видел, как у нее мелко затряслись плечи. Мой сосед по парте, парень по имени Фред, шепнул мне на ухо:
– Ты что, втюрился?
В выходные я время от времени думал о ней – всего примерно 82 раза, а в понедельник первым делом стать искать ее глазами на школьном дворе. Найдя, обнаружил, что она на меня смотрит, из чего я вывел, что и она думала обо мне в выходные. Она улыбнулась мне и направилась в мою сторону. Хорошо помню, что в те десять или двенадцать секунд, пока она приближалась ко мне – именно ко мне, а не к кому-нибудь из десятков мальчишек, запрудивших школьный двор, – я испытал невероятную гордость, но одновременно и изумление: почему она выбрала меня? Чуть позже, когда папаша Пифагор открывал перед нами дверь кабинета математики, она тихонько сказала: «Ластик у меня есть, но ты на всякий случай спроси, ладно?»
У нее был тихий и чистый голос, отчетливо произносивший каждое слово. Впоследствии я часто размышлял над этой фразой – по существу, первой, адресованной лично мне, – и поражался, с каким изяществом и находчивостью она была построена. В ней было все – и юмор, и остроумие, но главное – интерес к моей скромной персоне. Ее скрытый смысл означал: говори со мной; болтай любую ерунду, но обязательно говори, потому что мне нравится, когда ты со мной говоришь. Если учесть, что это послание исходило от самой красивой девочки, какую я когда-либо встречал, нетрудно понять мое состояние. Как бы то ни было, именно в тот момент она защелкнула на моем сердце наручники: раз-два, и готово! Месье, вы арестованы. Ни один захват в мире не проходил так стремительно и так успешно. Раньше со мной никто никогда так не обращался. Что происходило?
Пытаясь описать красоту, мы часто впадаем в косноязычие. Насколько легче набросать портрет урода: нос сливой, тройной подбородок… Но попробуй объяснить, почему тот или иной человек кажется тебе прекрасным и какие чувства ты испытываешь, глядя на него. В ней меня волновало буквально все: и взгляд ее темных глаз, производивший на меня тот самый тройной эффект (ожог, ласка, затопление); и ее черные волосы, в которые мне хотелось зарыться; и ее нежная кожа; и пухлые губы с теми самыми продольными ложбинками, словно намекающими на существование других ложбинок. Я практически моментально осознал, что не будет мне покоя, пока я не поцелую эти губы. Проблема заключалась в том, что, когда несколько месяцев спустя я осуществил свою мечту, мне стало ясно, что на покой надеяться нечего, потому что я жаждал целовать их вновь и вновь. Но об этой банальной драме я расскажу чуть ниже.
