Лабиринт [Авторский сборник] | страница 28

Тесть не скрывал торжества. Он с самого начала подозревал, что я довел Катю до самоубийства, и осторожно докапывался до причин. Несколько месяцев прослушивались все мои разговоры. В комнате и офисе установили «жучки», но ничего подозрительного не выявили. Тесть уже собирался прекращать слежку, но по совету ушлого генерала решил встряхнуть меня якобы предстоящей женитьбой. Про мои отношения с Ириной он знал и приказал установить в ее квартире несколько «жучков». Когда Ирина вгорячах произнесла слово «убийство», ловушка захлопнулась.

Я рассказал им все и до сих пор удивляюсь, как меня не прикончили. Меня жестоко измолотили, сломали два ребра и отвезли в следственный изолятор. В тот же день арестовали Ирину.

— Садись, земляк.

Широколицый парень в спортивном костюме показал на скамейку возле стола. Я доковылял до указанного места и опустился на скамейку. Четверо суток я пролежал в тюремной санчасти, а когда смог кое-как передвигаться, меня перевели в камеру.

— Хорошо тебя разукрасили, — рассмотрев мое опухшее желто-фиолетовое лицо, подвел итог парень в спортивном костюме.

— Прилично, — усмехнулся я.

В камере находились еще двое. Морщинистый, невысокого роста мужик, лет сорока пяти, и еще один парень, тоже в спортивном костюме. Парни напоминали охранников из службы безопасности тестя: оба коротко стриженные, с вислыми атлетическими плечами и квадратными затылками профессиональных рэкетиров. Их лица и здесь, в тюрьме, продолжали хранить то же самое выражение, что и на воле, сознание силы, своей огромной бычьей значимости и брезгливую снисходительность к простым смертным.

Морщинистый лежал на нижней койке в углу. Он был одет в легкие джинсы и черную рубашку. На тумбочке стояла пластиковая бутылка минеральной воды, аккуратной стопкой лежали газеты и несколько книг. Рядом с керамической пепельницей — пачка «Честерфильда». Уголок напоминал место в больничной палате. Еще бы решетки с окон убрать.

Я почему-то сразу понял, что человек в черной рубашке здесь главный. Для меня в первые дни пребывания в тюрьме все ощущения были острыми и отчетливыми. То, что я видел, мгновенно и ярко откладывалось в памяти. Я и сейчас помню глаза этого человека, внимательно оглядевшие меня. Потом он снова взял отложенную газету и принялся читать, не обращая на меня внимания.

— Как зовут? — спросил широколицый.

— Александр.

— А фамилия?

— Ермаков.

— Не слышал.

— Я про тебя тоже.

После допроса у тестя я уже мало чего боялся.