Тихон начал осторожно отступать, а Демид, взревев, словно медведь, кинулся на врагов, чтобы отогнать их хотя бы на несколько шагов, чтобы дать возможность увести лодку от берега… И тут его достали, как достают медведя: копьем в живот. Демид снова зарычал, дернулся, но противник не уступал ему по мощи… Если бы ни Миу, серой молнией бросившаяся на дикаря, вцепившаяся зубами в горло, у Демида не осталось бы ни одного шанса. От неожиданности нападающие замешкались, и это дало те доли секунды, которые были нужны Тихону, чтобы подхватить друга и забросить в лодку. Как ему удалось поднять Демида, который весил значительно больше него, Тихон так и не понял. Но он сделал это, сделал, стоя уже по колено в воде.
Потом крикнул: «Миу!», дождался, пока кошка запрыгнет в шлюпку, а сам и не пытался забраться… Толкал лодку по мелководью, пока дно ни ушло из-под ног, и потом долго плыл за ней, держась за борт…
* * *
К счастью, до гряды холмов, на которые их высадили несколько седьмиц назад, было уже недалеко. Походники успели причалить и пройти по берегу до удобного подъема раньше, чем дикари переплыли реку на своих неуклюжих долбленках. Но теперь оказалось, что общинники сами себя загнали в ловушку.
Если куттеры опоздают…
* * *
Тихон снова осмотрелся.
Обстрел вроде кончился. Дикари все-таки поняли, что их стрелы не наносят вреда. Наверное, они теперь совещались в кустах. Но спрашивать Любаву, что делать, не ко времени, она занята Демидом, она не станет смотреть невидимое…
А в голове — ни одной мысли…
Тихон зажмурился.
* * *
«Ох! Ох! Ох! Ох!
Как рассыпался горох!
По горе-горе катит…»
Будоражит, подталкивает в спину музыка. Кружится в плясовой праздничный мир. Частит гармонь, гармонист тоже в этой схватке, гармонист — вместе с Тихоном в кругу, всей душой, всеми нервами своими, оголенными нервами, пляшущими по ладам…
Паутина линий между схематичными фигурками на стене в тоннеле…
Полузабытые слова Учителя: «Община — это цельная душа, каждый важен для нее, как любой из пальцев на руке… Земля — тоже цельная душа, поэтому каждая смерть разумного — как потеря пальца…»
«Единая душа, единая душа… Рассыпался горох… Как горошины в стручке… Единая душа…»
И вдруг Тихон почувствовал, что надо делать.
Он встал во весь рост. Что ему эта жалкая кучка грязных дикарей, если с ним и гармонист, и дядька Андрон с его внучкой-певуньей, и воины их общины, и брат — малой, который сейчас, наверное, замер в тревожном ожидании, прислушиваясь к тому, как бьется непонятно почему взволновавшееся сердце…
