— Люберецкая вошь — куд-да-да пол-зешь, под кровать…
Так встречали потом люблинских, можайских (эти головорезы!), серпуховских, подольских, волоколамских, мытищинских (эти все из детприемника, такие паиньки, такие тихарики, но обкрадут и не заметишь!), ногинских, раменских, коломенских, каширских, орехово-зуевских…
Но хуже всех — московских.
Последние были как бы привилегированными, их и кормили лучше, и одеты они были не в такое тряпье, как областные.
Московским завопил весь эшелон так, что не стало слышно звонков трамваев на Каланчевке.
Заревели, завыли, заблеяли, замычали.
Орали до самой темноты, встречая новые и новые партии своих собратьев.
— Мытищенские — через забор дрищенские!
— Ей, Можай, дальше поезжай!
— Кашира — протухла, не жила!
— Орехово-Зуево — раздето-разуево!
— Коломна всегда голодна!
Нас побить, побить хотели
Загорские ежики,
А мы сами не стерпели —
Наточили ножики!
Хором орали частушку, но зла в словах не было. Орали скорее по привычке.
Поезд, как ковчег, собирал из детдомов каждой твари по паре, и жить им теперь предстояло, как после великого потопа, на одной кавказской земле.
А ведь было, когда загорские подкараулили дмитровских, которые к монастырю пришли попрошайничать, и свирепо их избили. Изметелили так, что те долго не показывались, зализывали раны. А потом изловили кого-то из загорских, заехавших в Дмитров к родне, и месяц продержали в холодной брошенной церкви, сыром склепе. Те не остались в долгу, выловили дмитровского в электричке и к кресту на кладбище на ночь привязали: орал как резаный! Но кто ночью придет на кладбище, да на такой крик?.. Наоборот, прохожие бежали подальше.
Бывали штуки и похлеще между колониями и детдомами подмосковных городов, и стычки ножевые, и засады, и осады самих детдомов…
А теперь вот всех, всех совместно жизнь-злодейка свела. Будто несовместимые химические реактивы в одной колбе — поезде. Такая бурная реакция произошла, что, казалось, эшелон раньше срока разлетится вдребезги!
Слава богу, что у него не один, много вагонов!
Смешивалось не сразу, а полегоньку, так бы ни одно железо не выдержало. Потасовки кой-где произошли, и кто-то, правда, дорогой сбежал в другой вагон, а то и на другой поезд… не без этого.
К ночи состав стал затихать. Его набили доверху, как коробочку. Каждому из прибывших надо было не только чужих освистать, но и о себе подумать: найти полку, оттереть, отпихнуть соседа, воткнуться так, чтобы можно было сидеть, а лучше того, лежать.
