– Все это решалось частным образом, – хрипло произнес Зейн. – Моя мать была… – Он сделал паузу, понимая, что нужно сказать Кэтрин хоть что-то, несмотря на то что все его существо восставало против этого. – Она не могла больше воспитывать меня. Как и многие подростки, я был одинок, растерян, испуган – со мной трудно было сладить. Мне нужна была твердая рука. Отец сумел внести дисциплину в мое воспитание.
– Вы были счастливы, очутившись в Нарабии впервые? – мягко спросила Кэт.
Зейну не понравился вопрос.
– Конечно, – снова солгал он, ненавидя себя за то, что отвечает, и за то, что на миг ему захотелось рассказать Кэт всю правду. – Но при чем тут мои детские чувства?
Кэтрин опустила глаза на блокнот, заливаясь румянцем. Но вот она подняла голову, и Зейн увидел, что в глазах ее по-прежнему читается сострадание.
– Потому что во многом ваше путешествие тогда отразится в том, какой мир увидит Нарабию сейчас. Ваша история – это история страны.
– Каким образом? – спросил Зейн, начиная всерьез беспокоиться: похоже, Кэт и впрямь верила этой чепухе.
– Вы четырнадцать лет своей жизни провели в США, – начала объяснять она. – Приехав сюда, вы не могли ожидать такого культурного шока. Разве этот проект не нацелен на то, чтобы показать миру Нарабию такой, какой вы увидели ее шестнадцать лет назад? Раскрыть те же секреты, исследовать те же загадки, что предстали вашему взору?
Зейн ужаснулся: последним, что ему хотелось поведать миру, были обстоятельства его прибытия в Нарабию. Напротив, он хотел скрыть ото всех неприглядную правду, забыть о той боли, что ему довелось испытать, и навеки оставить прошлое позади. Но Кэтрин нельзя было показывать ужас, иначе она насторожится. Она смотрела на него глазами полными надежды, и Зейн не нашел в себе силы, чтобы сказать, что все совсем не так, как она себе намечтала.
– Я думаю, – произнес он, тщательно подбирая слова, – что было бы неразумно делать меня центром вашего проекта, Кэтрин.
– Почему? – наивно спросила она.
Зейн понял, что настала пора решительных слов. То, что происходило сейчас, беспокоило его куда больше, чем поцелуй. Это могло принести гораздо большую опасность.
– Людей может насторожить то, почему это вы находите мою историю такой интересной, – ответил он. – И они могут догадаться о том, что вы, выполняя проект, не всегда были образцом профессиональной этики.
Кэтрин моргнула, серьезность на ее лице сменилась стыдом, яркий румянец окрасил щеки.
