Философские уроки счастья | страница 73
Священное учение есть такая наука, которая <…> зиждется на основоположениях, выясненных иной, высшей наукой; последняя есть то знание, которым обладает Бог, а также те, кто удостоен блаженства. Итак, подобно тому как теория музыки принимает на веру основоположения, переданные ей арифметикой, совершенно так же священное учение принимает на веру основоположения, преподанные ей Богом.
Фома Аквинский, «Сумма теологии»
Никколо Макиавелли
(1469 — 1527)
Когда Никколо Макиавелли был с политической миссией на Капри, то получил письмо от своего друга с предупреждением об опасном воздухе острова, насыщенном атмосферой лжи и притворства. На это дипломат шутливо ответил, что, будучи «доктором науки лжи и обмана», он уже давно не говорит того, что думает, и не думает того, что говорит, а если иногда и случается сказать правду, то окутывает ее таким количеством лжи, что и обнаружить её трудно.
Зря он так шутил. Впоследствии папский двор объявил философа проповедником лжи и хулителем морали, а его книги запретил.
Но что делать, если читать нельзя, а очень хочется? Не прошло и десяти лет после запрета, как римская курия разрешила сыновьям философа напечатать некоторые произведения отца, но под псевдонимом. В течение двух столетий вместо имени автора издатели ставили загадочные слова — «флорентийский секретарь», будто флорентийская республика знала только одного секретаря. Имени нет, а труды есть… Что ж, это лучше, чем наоборот. И сдержанная похвала такого придирчивого ценителя, как Наполеон — «Макиавелли — единственный писатель, которого стоит читать», — многого стоит.
Вредный гвоздь
На фамильном гербе Макиавелли изображен голубой (символ красоты и величия) крест на серебряном поле (чистота и невинность). На концах креста вбито четыре гвоздя. Макиавелли по-итальянски означает «вредный гвоздь», «заноза», и гвозди намекали на умение постоять за себя. Но вся эта геральдическая символика не очень соответствует облику основателя политической философии. Во всяком случае, что касается величия и невинности. Никколо был общителен, любил хорошо одеться и не жалел на это денег. А ещё он был хорошим семьянином, но одновременно и душой вечеринок, склонным иногда расслабиться. Он писал стихотворения, комедии, сатиры. Красота слога принесла ему славу первого прозаика Италии, хотя тогдашняя жизнь не слишком радовала красотой. В 9 лет Никколо видел заговорщиков, повешенных в окнах дворца Медичи, в 23 стал свидетелем бегства Медичи из Флоренции, в 29 в его родном городе кончил жизнь на виселице доминиканский монах Савонарола, пытавшийся бороться с распутным папой Александром VI… Но трагедии не интересовали молодого человека. И всё же этот жизнерадостный и остроумный наблюдатель — худой, скуластый, с тонкими язвительными губами — нравился далеко не всем. Ему стоило немалых трудов избавиться от своей саркастической улыбки, которая была под стать фамилии.