«Каждый день кругом ты видишь людей, множество разных лиц, судеб, тревог. Но — погруженный в страшную гонку по заданному кругу — не можешь по-настоящему разглядеть ни одного лица. Жизнь утекает, как песок сквозь пальцы. Смотришь на себя в юности и кажется, что перед тобой совершенно чужой человек. А рядом дышит в спину та самая дама с косой, из объятий которой еще никому не удавалось убежать. Страна глухих одним словом!»
Владимиров читал и читал, и даже не заметил, как за окном его накрыл плотной завесой хмурый ноябрьский вечер. Уже прошел час-пик, и можно было возвращаться домой, он выключил компьютер и направился к выходу. Но все время до дома его не покидало сожаление о Глебе Иголкине. Он понял, что его подопечный мучился от чудовищного раздвоения личности. «Быть или казаться? Вот вопрос, на который каждый должен дать ответ.
Трагедия Глеба заключалась в том, что он хотел «быть», но окружение требовало от него только «казаться». Глеб сопротивлялся, пытался сохранить свое уникальное «Я», но терял его, как и веру в то, что у него получится во всех этих жизненных передрягах остаться самим собой. И дело было даже не в том, что он сменил дорогое его сердцу увлечение музыкой на скучный кабинет чиновника. Проблема исходила из того, что Глеб не хотел бороться за право «быть», просто согласившись плыть, как и все, по течению. Отсюда его жизненные неурядицы, холодность с женой, равнодушие к службе. Правда, изредка приходило понимание всего происходящего. Что же он делал в такие минуты? Куда бежал, к кому шел с разговором?
Владимиров долго еще думал об этом. И в полусонной тишине ночи вдруг понял, что так интересуется судьбой Глеба Иголкина потому, что этот человек ему близок — душевно и духовно. И в этот момент майор почувствовал себя ответственным и за его судьбу, понимая, что с погибшим его связывает чувство человеческой сопричастности, о котором писал когда-то Иголыч в своем ЖЖ.
Глава 7. Молодой, да шустрый
Следующий рабочий день выдался хлопотным. С утра позвонил Левин и осипшим голосом сообщил Владимирову, что, вероятнее всего, заболел.
— Ты прости, видимо, реальный грипп, может, вчера еще простыл по этим улицам шатаясь, так что я временно нетрудоспособен.
— Ладно, давай лечись, — подбодрил друга Владимиров, — мы тут постараемся справиться. На службу выходить не вздумай.
Затем несколько запыхавшись в кабинет вбежал Жилкин.
— Товарищ, майор, разрешите доложить, — выпалил он. — Я вчера весь день работал, но я все понял, товарищ майор!
