— Да! — произнес Мишин дедушка, задумавшись. — Красивая. Очень. У нее были такие же длинные волосы как у тебя, — проговорил он, указав на волосы Майи. — Она их все время заплетала в косу и подвязывала лентой. Голубой-голубой, как небо. Русые волосы, глаза карие. Такие добрые. Ее глаза всегда были необычайно добрые, даже когда она злилась. Я мог смотреть в ее глаза часами, потому что тогда чувствовал спокойствие. Даже в самые темные времена…
Геннадий Федорович притих. Он молча посмотрел на Майю.
— Так трогательно… — произнесла она не очень громко.
— Что? — с улыбкой на лице спросил Мишин дедушка.
— То, как вы рассказываете, — пояснила Майя. — Это так трогательно…
Геннадий Федорович пожал плечами, и Майя отвела взгляд в сторону. Нелли и Миша все еще смеялись, а Сандра, разговаривая с Женей, продолжала слушать разговор рядом сидящих ребят. Марк читал книгу.
— Неужели тебе нечего рассказать? — спросил Геннадий Федорович у Майи, заметив, что та отвлеклась.
— Мне? — удивленно переспросила она. — Я могу завалить вас своими историями… Хотите я расскажу, как начала играть на виолончели?
Мишин дедушка одобрительно кивнул.
— Так значит, музыкант?
Майя расплылась в улыбке.
— Рассказывай, — произнес Геннадий Федорович, и девушка начала.
— Мне было семь лет, когда мы с мамой пришли в музыкальную школу. Папа настоял на том, чтобы я туда ходила, но мы толком еще не знали, на каком инструменте я буду учиться. Мама сказала, чтобы я сама выбирала. Я ценила то право выбора, которое они мне подарили. Помню, мы зашли в первый попавшийся кабинет. Там была только одна девочка, она играла на неизвестном мне инструменте, но мне понравилось его звучание. Я спросила у мамы, что это за инструмент. «Виолончель», — ответила девочка, и тогда я выбрала. Виолончель. Наверное, это была судьба. Первый кабинет, первый инструмент. У меня ведь никогда не возникало мысли о том, чтобы бросить. Я бы никогда не смогла предать свой инструмент. Помню, как маленькая и худенькая сидела за виолончелью. Я выглядела так нелепо, что мама смеялась, но мне все равно нравилось. Я любила смычком водить по струнам. Сначала звуки были действительно ужасными, но потом… уже была музыка. Бах, Вивальди, Прокофьев, Шостакович, Шуберт… Я их обожаю…
Майя даже не заметила, что во время повествования с ее лица не сходила улыбка, такая яркая и солнечная, что Мишин дедушка тоже начал улыбаться.
— А ты говорила «трогательно». Да разве то, как ты рассказываешь, не трогательно?
