— Вот об этом — чуть подробнее. Абстракционистов традиционно обвиняют в непонятности. Одно дело — Шишкин, «Утро в сосновом бору»: деревья, медведи — все как настоящие, и совсем другое — Малевич со своим черным квадратом.
— Знаете, я был ещё подростком, когда увидел эскиз Иванова к его картине «Явление Христа народу». Это была обыкновенная ветка, реалистически написанная, но она давала такое ощущение полноты свободы, которая не снилась ни Матиссу, ни Малевичу… хлёстче любого абстракционизма. Художник как-то сказал, что в мундирном воротничке очень трудно чувствовать себя свободным. Но, глядя на его «Ветку», было впечатление, что человек дышит полной грудью. И тогда я понял, что в искусстве это главное. Если вы чувствуете, что у вас есть это дыхание, то можете стать художником, писателем, инженером — вообще можете кем-то стать, потому что для индивидуальности самое важное — внутренняя духовная свобода. Вы можете лишиться всего, жить в ужасных условиях, но это не важно, если вы свободны.
Ведь Тициан тоже сначала писал на религиозные сюжеты — иконы, но потом отказался от прежних традиций, потому что всё искусство — это восстание. Это не я говорю, а художники Средневековья.
— Почему восстание?
— Потому что человек развивается, растёт. Ван Гог, Пикассо, Кандинский… Что они — сумасшедшие, что ли? Они прекрасно понимали, что делают, и формировали новые способы восприятия мира. Нас не удивляет, что можем из квартиры позвонить в Америку — потому что мы подготовлены к тому, чтобы это воспринимать. Так и художник готовит человека к новой жизни, к новой грани бытия.
Один наш московский мэтр говорит: мол, главное для художника — зарабатывать деньги. Нет, главное — быть художником, писать то, что у тебя внутри, пусть и голодая при этом. А если деньги зарабатывать — то ты просто ремесленник.
— В своё время были популярны слова, что искусство принадлежит народу. Их вспоминали, если народ чего-то не понимал. Какие у вас в этом смысле отношения с соотечественниками?
— Маркс однажды сказал, что для немузыкального уха музыка — это простой шум. Но у меня есть на этот счёт своя теория, я думаю, что дело тут не в подготовленности, а в контакте. Чтобы воспринимать искусство, мало ходить в музеи или консерватории. Иногда деревенский житель очень остро чувствует искусство, в то время как иной академик, крупный ученый, совершенно его не воспринимает. Что ж, это вполне нормально. Если человек не понимает сложные формы — он идет смотреть шоу или стриптиз. Говорят, внутренне это благотворно на него действует. То же самое в известной мере делает и бетховенская симфония, разница лишь в уровне.
