Уорнер озадаченно смотрит на меня круглыми зелеными глазами:
– Ты же сама сказала мне больше с ним общаться!
Я хохочу.
– И ты позволил ему себя обкорнать?
– Не позволял я, – с досадой отвечает Уорнер. – Это был… – он колеблется, – дружеский жест, проявление доверия. Я такое видел среди солдат… У меня, видишь ли, мало опыта в построении дружеских отношений.
– Как это? – говорю я. – Мы же с тобой друзья?
Он улыбается.
– И? – подталкиваю я его. – Это же здорово? Ты учишься вести себя с людьми нормально.
– Да, но я не хочу быть чересчур приветливым, мне это не идет.
– Очень даже идет, – уверяю я. – Мне так нравится, когда ты нормальный.
– Еще бы, – Уорнер едва сдерживает смех. – Но снисходительность дается мне с трудом. Тебе, любимая, придется проявить терпение с таким учеником.
Я беру его за руку.
– Не знаю, о чем ты. Ко мне ты очень добр.
Уорнер качает головой.
– Я обещал попробовать поладить с твоими друзьями – и пытаюсь. Но, надеюсь, ты не считаешь, что я способен на невозможное?
– Ты это о чем?
– Только о том, что я не хочу тебя разочаровать. Если очень надо, я могу выдавить из себя какую-то теплоту и общительность, но ты должна знать, что я не собираюсь с каждым обращаться как с тобой. Это, – он касается воздуха между нами, – исключение из очень жесткого правила. – Взгляд Уорнера не отрывается от моих губ, рука тянется к моей шее. – Это, – повторяет он, – очень-очень необычно.
Я перестаю
перестаю дышать, говорить, думать.
Не успевает он коснуться меня, как сердце начинает учащенно биться и воспоминания накрывают меня волной: тяжесть его тела на мне, вкус его кожи, жар прикосновения, резкие вздохи и то, что он говорит мне только в темноте.
Во мне трепещут бабочки, но я их прогоняю.
Это так ново – его прикосновения, кожа, запах, – так ново и так невероятно…
Уорнер улыбается и наклоняет голову. Я копирую его движение. С мягким вздохом его губы приоткрываются, я удерживаюсь от движения, но все внутри падает в бездну, и пальцы тянутся к его рубашке и тому, что под ней, когда он говорит:
– Мне придется остричься наголо.
И отстраняется.
Растерянно моргаю. Он так меня и не поцеловал?
– Очень надеюсь, – продолжает он, – что ты не разлюбишь меня, когда я вернусь.
Он встает и выходит. На пальцах одной руки я пересчитываю мужчин, которых я убила, и поражаюсь, как мало это помогает мне сдерживаться в присутствии Уорнера.
Я киваю, когда он машет на прощание, подбираю свой рассудок там, где я его оставила, и падаю навзничь на кровать. Голова идет кру́гом от сложностей войны – и мира.
