В свои хорошие минуты он был так обаятелен! Последней каплей было то, что он принялся меня дрессировать, точно так же, как дрессировал своих морских львов. Если бы еще он занимался этим делом наедине со мной, но он предпочитал вырабатывать у меня условные рефлексы на публике. Это было ужасно! Тем же самым уверенным тоном, что и на представлении, теми же самыми отточенными жестами он отсылал меня на кухню — при гостях, наших же тренерах, которые, между прочим, куда в большей степени были моими друзьями, нежели его. То ли он таким образом вымещал на мне свои комплексы, то ли таково было его представление о роли жены, я так и не поняла, да это меня уже и не интересовало. Тогда же я узнала, что он мне изменяет — от случая к случаю, с малознакомыми девицами. Это, конечно, было несерьезно, и не был он сексуально озабочен, секс вообще у него всегда стоял далеко не на первом месте — более всего на свете он стремился к признанию и славе. Просто девицы им восхищались, а я уже нет. Я ушла.
Я ушла… Как это просто сказать и как трудно было на самом деле выполнить! Какие сцены он устраивал, через какие скандалы мне пришлось пройти! Он совершенно искренне не понимал, почему я хочу с ним расстаться, — ведь мы же любим друг друга! Потом он решил, что я ухожу не в пустое пространство, а к кому-то другому, и замучил меня ревностью.
Никаких девиц уже не было и в помине, я была единственной, замечательной, неподражаемой. Много раз он грозил покончить с собой и один раз даже пытался это сделать: наглотался успокоительных таблеток, которые достал по украденному у Вики рецепту. Правда, обошлось без «скорой помощи» и института Склифосовского — я справилась с ним сама. В тот вечер я появилась дома раньше, чем он рассчитывал (а может быть, именно тогда, когда он рассчитывал), и он еще не успел заснуть как следует. Проконсультировавшись по телефону с Никой (сначала я позвонила Вике, которой чаще приходилось иметь дело с подобными случаями, но той не было дома), я хорошенько его потрясла за плечи, вызвала у него рвоту, влив в него чуть ли не насильно два литра соленой воды, а затем, отхлестав его по щекам, отпаивала всю ночь напролет кофе, не давая ему уснуть. Периодически еще я отпускала ему пощечины — уже не потому, что боялась, что он уснет и не проснется, а для собственного успокоения.
Этим поступком Сергей достиг совсем не того, чего добивался: на следующий же день я поняла, что он вне опасности, собрала свои вещи и уехала к бабушке на противоположный конец Москвы. Он примчался ко мне в тот же вечер и умолял вернуться, но вынужден был убраться несолоно хлебавши: я не пустила его дальше кухни бабушкиной однокомнатной квартиры в хрущобе.
