, а меньшинства как
прошлое, на живописной картине, которая крайне политизирована, если, конечно, это не сделано сознательно. Это прошлое, видимым знаком которого являются меньшинства, есть часть большого прошлого, посредством которого легитимируется территориальная протяженность Китая.
Естественно, для официального дискурса, чем древнее прошлое, тем лучше. Особенно эксцентрично этот подход проявился в реакции на признаваемую многими теорию о том, что человек зародился на востоке Африки. Несомненно, для официальных кругов мысль о том, что отдаленные предки ханьцев и всех остальных народов жили в Африке, а не Китае, была не особенно приятной. Были созданы значительные фонды для проведения поиска останков человека на территории Китая, более древних и полностью отличающихся от останков, найденных в Африке.
Рассмотрим, наконец, другую форму национализма, которая, насколько я могу судить, является однозначно европейской по своему происхождению, и зададимся вопросом о том, можно ли сказать, что она до сих пор принадлежит только Западу. Эту форму я называю "лингвистическим национализмом"; он возник в начале девятнадцатого века в династических империях Европы, его философскими истоками были теории Гердера и Руссо. Основной тезис: каждая настоящая нация обладает собственным специфическим языком и литературной культурой, посредством которого выражается исторический дух народа. Для многих языков (чешского, венгерского, украинского, сербского, польского, норвежского и других) были составлены словари, которых до того момента не существовало. Устные традиции были записаны и опубликованы, как только начался постепенный рост грамотности народа. Все это было использовано для борьбы с господствующими большими языками династических империй — османским, верхненемецким, парижским французским, королевским английским и московитским русским. Иногда эти кампании достигали успеха, иногда нет, но в каждом случае исход их определялся политикой. Успехи хорошо известны, и мы не станем на них останавливаться. Провалы же менее известны и чрезвычайно интересны. В девятнадцатом веке, например, Париж достиг успеха (посредством контроля над системой образования и издательской деятельностью) в сведении многих языков, на которых действительно говорили во Франции, до уровня диалектов или местных наречий. Меньших успехов добился Мадрид в превращении множества языков, на которых говорили в Испании (например, каталонский и галисийский), в простые диалекты кастильского. Лондон почти уничтожил гаэльский язык, но сегодня можно наблюдать его возвращение.
