Генералиссимус князь Суворов | страница 32



 Это письмо, заканчивающееся ясным намеком насчет самого Веймарна, есть только отчасти продукт честолюбия, которое не давало Суворову покоя. Древиц действительно пользовался покровительством Веймарна, который возлагал много надежд на его опытность и находил в нем выдающееся дарование. Между тем, Древиц отличался такой жестокостью по отношению к конфедератам, грабительством и неразборчивой жаждой наживы, что был главным виновником дурной славы, которой некоторые современные и позднейшие писатели очернили огулом русские войска. Один из главных руководителей польской революции 1794 года, арестованный и содержавшийся в Петербурге, дал между прочим показание, что, будучи ребенком, он был свидетелем, как Древиц отрезывал кисти рук у некоторых конфедератов, попавших в плен. Произведенный впоследствии в генералы и награжденный деревнями, Древиц, сделавшись Древичем, зажил спокойно в отставке с туго набитым в конфедератскую войну карманом.

 Особенно сильно было желание Суворова перебраться в главную армию после славных дел 1770 года. Ларга, Кагул, Чесма были бальзамом для его русского сердца, но возбуждали горькую досаду, что его, Суворова, там нет. Он стал добиваться перевода в Турцию и, как кажется, чуть не добился; по крайней мере в письме своем к Веймарну в сентябре Суворов благодарит за ходатайство о переводе в главную армию, а в октябре прямо говорит, что время его отъезда приближается. Дело почему-то не состоялось, и Суворов остался на второстепенном театре войны при массе забот, хлопот и трудов.

Заразная болезнь, вроде чумы, появилась в тылах главной армии. Надо было не пустить ее в Польшу; пришлось изменить путь курьеров, протянуть карантинный кордон, перекапывать дороги, ставить маяки.

Циенские монахи подали на Суворова жалобу, будто одна из его команд, при забирании в конфедератской деревне хлеба и скота (по присланному от Веймарна расписанию), чинила обиды и беззакония. Суворов пришел в негодование и с горячностью объяснял, что имеет чистую квитанцию, что времени прошло много без всяких жалоб и теперешняя является слишком запоздалою; что претензия монахов внушена их злобой к русским и диссидентам. Потом последовал от Веймарна запрос, - не принимаются ли в шпионы иезуиты. Суворов отвечал, что ни иезуитов, ни других монахов в не принимает, да и иных не весьма жалует, не так как другие начальники, которые разъезжая в карете из замка в замок, выспрашивают евреев, "едва в своих шабашах счет знающих".