Теперь я наконец вмешиваюсь.
Я ору:
– Стойте! Не надо! Оставьте его!
Адам согнулся. Он стоит на траве на коленях. Мне не видно его лицо, он закрывает его руками, но я вижу кровь, и я паникую, понимаете?
– Он ничего не сделал! – ору я папаше. – Он же ничего не сделал!
А папаша явно волнуется из-за того, что только что сделал, смотрит на Адама, на свою руку, на кровь на руке.
– Он ударил меня! Он первый меня ударил! – говорит он себе, и мне, и начинающей собираться вокруг толпе.
Я пытаюсь помочь Адаму. Только я могу помочь, остальные по другую сторону ограждения. Они уставились на нас, как на экспонат или что-то такое, как в зоопарке, но никто не помогает ни словом. Только спрашивают, что происходит, да в порядке ли он, и «Кто-нибудь видел, что случилось?». Папаша все твердит, как заевшая пластинка: «Он первый. Он первый меня ударил».
Адам встает. Он держится за нос, так что мне сложно оценить объем повреждений, но между пальцами сочится кровь, стекая по футболке, и я спрашиваю:
– Ты в порядке, Адам? Дай посмотреть. Что с тобой?
Адам отталкивает меня в сторону. Он уходит. Пошатывается. Идет на холм, прочь от площадки, от мамаш и папаш, которые стоят и смотрят ему вслед. Я иду за ним. Касаюсь его руки, спрашиваю, все ли в порядке, прошу дать взглянуть, дать помочь, пожалуйста, Адам, пожалуйста, и вдруг он резко оборачивается ко мне. У него зубы в крови. То есть дырки между зубами. Мне видно их, потому что он ворчит:
– Отвяжись от меня. – Он сплевывает. Так яростно, что я отстраняюсь.
Я не знаю, что делать. Просто стою и смотрю, как Адам уходит. Я хочу извиниться, но не знаю, за что. Хочу пойти за ним, но не хочу, чтобы он снова на меня кричал. Я начинаю плакать, а он убегает на холм. Это жалко, я знаю, но я не удержалась. Адам не оглядывается, даже не останавливается, чтобы собрать свои вещи. А я думаю только о том, что я натворила. Я даже не знаю, что я сделала! Я даже теперь не понимаю. И ворчание, кровь во рту… словно плач мальчика, крики женщины, удар мужчины в лицо – словно все это моя ошибка.
Словно Адам винил во всем меня.
10
Комната содрогается и замирает. Едва заметно, не сильнее дуновения ветерка, но Сюзанна и Адам мгновенно умолкают, оба понимают, что это означает. Рут ушла. Алина ушла. В здании больше никого нет.
Сюзанна знала, что этот момент наступит, она думала, что подготовилась. Так и было, но она все равно оказалась не готова. Ощущение, будто нырнула в океан, а вода намного холоднее, чем можно было ожидать. Одиночество – она одна – охватывает ее внезапно, каждую частичку. Она хватает ртом воздух, старается сдержать подступающую панику.
