Дина подбежала к нему первая и, привстав на цыпочки, глянула вниз. На дне оврага действительно что-то поблескивало.
— Скорее! — крикнула Дина, помахав рукой Андрею, который все еще топал по тропинке.
Она перекинула перевязанные веревкой коньки через плечо и побежала вдоль кромки оврага — поискать подходящее место, где можно спуститься, как вдруг большой пласт земли под ее ногами отломился, словно его срезали ножом, и пополз вниз…
Дина даже не успела вскрикнуть. Зато Андрей успел не только подскочить к сестре одним невероятно большим прыжком, но даже успел ухватить ее за руку. Другой рукой он намертво вцепился в куст шиповника.
Дина висела над пропастью, безуспешно пытаясь зацепиться ногой за мягкую отсыревшую стенку оврага… Но она все-таки помнила: Андрей не сможет ее удержать, ни за что не сможет, сам упадет! И она твердила:
— Отпусти! Отпусти! Отпусти!
Но он не выпустил ее руку. И новый пласт глины отломился от овражьего края! Падая, он, как лопатой, подцепил по дороге Дину, и они вместе — Дина, Андрей и куст шиповника, за который Андрей держался, — рухнули вниз.
Пласт, ударившись о дно оврага, превратился в мягкую кучу глины. Это их спасло.
Левая ладонь Андрея была разодрана до крови шипами, с пальцев капала кровь, но он все-таки взял и распрудил ручей, протекающий по дну оврага (это был не лед, а ручей), потому что его перекрыло обвалом. Пусть течет!
Он и сейчас переливается, поблескивает ледяными искрами, этот ручей. Только склоны оврага теперь крепкие: на них разросся кустарник.
Правда, они с Андреем уже давно там не были. Теперь каждое лето Дину отправляли вместе с Лелькой в Брыковку, к Лелькиной бабушке, и они с братом расставались до самой осени.
* * *
Дождик на улице кончился сразу. Словно кто-то разом смахнул с неба все облака, даже самые тяжелые.
Андрей распахнул окно, и солнце, пробившись сквозь листву разбухшего от воды клена, заиграло на его лице яркими зайчиками. Он смотрел на клен и улыбался. Думал, наверное, о том, как Дина будет его под этот клен заманивать. Вот теперь к брату можно было подступиться!
— Придется тащить маме калоши, — громко сказала Дина Кузьке, который уже получил свою долю — рыбий хвост — и теперь, разлегшись на половичке у двери, мурлыкал на всю комнату.
— Я! — сейчас же вызвался Андрей.
Он накинул на себя пиджак, сунул под мышку зонтик и мамины калоши и ушел, сказав на прощание, что рыбу, кроме Кузьки, все равно никто есть не будет, если даже ее только полчаса назад выловили в Волге или в Черном море, и что незачем было из-за нее ходить к нефтяникам, Дина попыталась сунуть ему на дорогу кусок хлеба с сахаром, но он гордо отпихнул ее руку.
