На корабле всех выгрузили. Капсулы в стойку. Толстуху в клетку. А на следующий день, когда она пришла в сознание в клетке в мятой и грязной одежде, а вокруг негры с оружием, она завыла, а негры, заметив такой концерт, стали собираться возле клетки и хохотать над ней. Скучно им было. На шум пришел старый капитан, которому тоже было скучно, в клетке он увидел ревущую толстую белую женщину. Если бы она была моложе и худее, то он не обратил бы на неё внимание, а тут такой "колобок" и плачет, интересно. Анфиса заметила интерес капитана к себе, она, конечно не знала, что это капитан, она не знала даже языка на котором они разговаривали между собой, но её женское чутьё подсказало, что это начальник. А дальше у неё всё было на автомате, улыбка, жест, взгляд и прочее, а кому охота сидеть в клетке. В общем капитан забрал её к себе, помыл, подлечил в медкапсуле, там же язык загрузил, комбез выдал, как у всех и ещё, от щедрот душевных и от "нежной любви", так неожиданно возникшей у него к ней, бусы в виде ошейника на её прелестную шейку. А бусы, в смысле, ошейник простой рабский с электрошокером и небольшим зарядом взрывчатки внутри, которая другим разумным навредить не может, так как мала, а тому на чьей шее находится аккурат эту самую шею переломит. Всё это он разъяснил, а она к тому времени уже знала общий язык, и даже показал как работает электрошокер. Так что Анфиса, всё поняв и осознав удар током по своей шее, решила всё делать, что скажет капитан. Ну ведь хотела найти какого-то спонсора, а чем он хуже: кормит одевает, украшает (ошейник), по своему любит и вообще хороший, потому что, ведь, не убил, а мог. Просто мечта одинокой женщины.
Глава 2. Конец одного и начало другого
Что ж голова так трещит и во рту дюжина кошек "освободилась", а руки и ноги затекли и не слушаются. Ну голова и кошки-то понятно, вчера выпивали, а тело-то что. Да и вчера ли это было, что-то, как-то не верится почему-то. Или вчера, или давно.
О, вот, начинает тело чувствоваться, мурашки побежали, теплеет. Наверное, можно попробовать открыть глаза. Ой, больно, свет яркий, глаза слезятся, точнее слезились бы, но нет — сухо, сушняк. Да что так плохо-то и полосы какие-то перед глазами. А полосы, полосы, как на том стакане из сна. Так это был не сон. Или сон. И вообще, где я? И кто я или не я, но нет, вон шрам на пальце мой. Фу, всё-таки я. А теперь, где? Да и шрам разглядеть, это надо шею и руку повернуть, так что тело слушается. Так всё-таки где я?
