Живое море. В мире безмолвия | страница 2



Предполагалось, что дыхательный аппарат будет обладать некоторой плавучестью. Я окунулся в прохладную воду, чтобы убедиться, в какой степени на меня повлияет известный закон Архимеда, согласно которому на всякое тело, погруженное в жидкость, действует подъемная сила, равная весу вытесненной жидкости. Дюма примирил меня с Архимедом, прицепив к моему поясу свинцовый груз весом в семь фунтов. Я медленно опустился на песчаное дно. Мои легкие без усилия вдыхали чистый, свежий воздух. При вдохе слышалось слабое сипение, при выдохе — негромкое журчанье пузырьков. Регулятор подавал ровно столько воздуха, сколько было необходимо.

Я глянул вниз, чувствуя себя посторонним, вторгающимся в чужие владения. Подо мной впереди тянулось нечто вроде оврага, склоны которого были покрыты темно-зеленой тиной, черными морскими ежами и мелкими, напоминающими цветы, белыми водорослями. Тут же паслась рыбья молодь. Песчаные откосы уходили вниз, теряясь в глубокой пучине. Солнце сияло так ярко, что мне приходилось щуриться.

Прижав руки к бокам, я слегка оттолкнулся ластами и двинулся с нарастающей скоростью вглубь. Затем перестал работать ногами: теперь мое тело двигалось по инерции, совершая удивительный полет. Наконец скольжение прекратилось. Я медленно выдохнул — объем моего тела уменьшился, соответственно уменьшилась подъемная сила воды, и я стал плавно опускаться вниз, словно в волшебном сне. Глубокий вдох — меня влечет обратно вверх.

Мои легкие приобрели совершенно новую функцию: теперь они играли еще и роль чувствительной балансирующей системы. Дыша спокойно и размеренно, я наклонил голову и погрузился до глубины тридцати футов. Я не ощущал давления, хотя оно на этой глубине вдвое больше обычного. Акваланг автоматически подавал более плотный воздух, уравновешивая рост наружного давления. Через тонкую ткань легкого это контрдавление передавалось в кровь и немедленно распределялось по всему организму. В мозг не поступало никаких сигналов, которые говорили бы о возросшей нагрузке. Я чувствовал себя превосходно, если не считать слабой боли в среднем ухе и улитке. Я несколько раз глотнул, как это делают в самолете, чтобы открыть евстахиевы трубы; боль исчезла. (Я никогда не ныряю с затычками в ушах — это очень опасно. Между ними и барабанной перепонкой остается воздушная подушка. Когда давление в евстахиевых трубах возрастает, воздух напирает изнутри на перепонки с такой силой, что может разорвать их.)