Это была дочь дегтяника, Паша, и теперь она поджидала отца и брата, еще до свету уехавших в Новгород с дегтем. Она с тревогой смотрела вниз по реке, и ей становилось жутко, так как солнце было близко К закату. К вечеру ветер стих, и лесная тишина, как показалось девочке, нарушалась какими-то непривычными звуками. Девочка обернулась и, взглянув в верх по реке, так и замерла от испуга. К ней шли какие-то совсем незнакомые ей люди, и несли что-то на носилках. Лицо одного из бояр показалось ей неприятным, и она еще более испугалась, но, взглянув на другого, успокоилась.
— Отвори-ка нам, девочка, сени, — повелительно сказал князь.
Девочка с ужасом смотрела на него и не трогалась с места.
— Ну, чего рот-то разинула! — Крикнул человек с неприятным лицом, — отворяй добром и калитку и сени. Это Князь новгородский, он ослушников в Волхов швыряет.
— Нет, нет, — девочка, ничего я тебе дурного не сделаю. Боярин Георгий шутит. Отвори, милая; видишь, какое у нас случилось несчастие.
Паша взглянула на носилки и увидала бледное молодое лицо и большие карие глаза, с укором и с мольбой глядевшие на нее.
Она в один миг забыла всякий страх, распахнула калитку и, вбежав на крылечко, открыла дверь, и не успели еще князь и боярин пройти двор, как она вынесла скамью и, поставив ее посреди сеней, побежала за другой, чтобы поставить ее рядом.
— Умница, — проговорил князь.
— У нас есть и перина, — сказала она.
— Неси.
На лавки была положена широкая и довольно короткая перина, и раненого положили с пола на постель.
— Пить! — Проговорил он. — Воды!
Паша мигом принесла воды, и когда больной успокоился, то князь распорядился, чтобы больного раздеть и осмотреть, для чего он взял нож и разрезал на нем кафтан.
Плечи, грудь и руки были исцарапаны и искусаны.
— Да где же, девочка, твоя мать? — спросил князь, — ты бы прислала ее нам помочь. А где отец?
— Мать недавно умерла, а отец с братом увезли деготь в Новгород. С часу на час жду их, — отвечала Паша.
— Нет ли тряпок?
— Есть.
Паша открыла грубо сколоченный ящик и подала тряпок.
— Мать твоя была, видно, горожанка? — спросил князь.
— Монастырская была она. Все умела делать и меня научила.
Паша сердито взглянула на Мирославича, который с затаенной злобой сдернул с отрока рубашку, вследствие чего тот застонал. Простая девочка сразу почувствовала, что этот неприятный человек ненавидел юношу, и испугалась за него.
— Оставь, — сказала она, — я все сделаю одна.
Она обмыла раны, и приложила к ним мокрые тряпки, а затем сбегала куда-то во двор и принесла паутины, которой и стала закладывать окровавленные места.
