Сцена, которую рабочие готовят к спектаклю. Потом – мальчик, похожий на Витьку – героя рассказа «Солнце в аистовом гнезде»; он широко открытыми глазами смотрит на сцену. Мельтешат лица других детей.
Однажды в Кутулике был выездной спектакль Иркутского драмтеатра, и рассказ молодого Вампилова «Солнце в аистовом гнезде» повествует о переживаниях маленького Витьки: его и других детей не пускают на спектакль и отправляют спать.
Непонятные действия, движения на сцене, всё в синем свете, туманно, таинственно. Лицо мальчика – его губы вздрогнули, рот приоткрылся.
Отрывок из рассказа: «В половине одиннадцатого Витька сбежал со своей постели и через минуту занял место у окна, среди таких же, как он, готовых зареветь от любопытства зрителей. Витька прильнул к стене клуба. В зале было темно, а на сцене он увидел необыкновенный стог, необыкновенного человека, необыкновенное ружьё. Человек вёл себя необыкновенно. Всё это было освещено необыкновенным ядовито-синим светом. И Витькино сердце запрыгало от предчувствия чуда…» «Обратите внимание, – восклицает Марк Сергеев, – на это слово «необыкновенный», которое в коротеньком отрывке звучит пять раз! И не кажется нам лишним! И ни у какого редактора не поднимется рука заменить его синонимом по газетному обычаю. Потому что приезд театра в дальнее село в те годы и в самом деле было чем-то необыкновенным, чудом. Потому что детская вера в чудо, в то, что солнце непременно сядет рано или поздно в аистово гнездо, неисчерпаема…»
Не тогда ли залетела в Сашино сердце искорка любви к театру? Наверное, именно эта любовь была счастливой и скорбной одновременно причиной его поступления на филологический факультет университета. Почему скорбной? Потому что начался долгий, изнуряющий, полный загадок и внезапностей путь в тоннеле.
«Прощание в июне» – какое грустное и таинственное название у пьесы, а ведь она всего лишь анекдот! Молодой человек заканчивает университет, полюбил девушку – дочь ректора его вуза. Простенькими, скорее избитыми приёмами Вампилов направляет Колесова к развилке дорог, и он должен определиться – по которой идти. Примитивно? Неталантливо? Так спрашивают многие».
Мужчина откинулся на спинку кресла, прикусил губу.
«Странно, я мог ругать, критиковать эту пьесу вместе со многими, прикапываться к каким-то неудачным, неопытным деталям, но… но теперь не могу. Не могу, Александр Валентинович! Потому что она волнует и тревожит меня. Да что там – она живёт во мне! Может, потому, что и мою молодость тоже когда-то хотели сломать? А может, всё же сломали, ведь неспроста я чувствую себя Зиловым? А может, и тебя, Александр Валентинович, сломали? Не дали тебе развиться до чего-то великого, всемирного, целостного, как, например, Чехов? Слишком добрым и робким мальчиком был ты как драматург! Как и в детстве, до конца своих дней верил ты – солнце сядет в аистово гнездо. Не село!.. Промахнулось? Ха-ха, солнце промахнулось!.. Стоп, я, кажется, начинаю бредить. А надо работать, работать, чёрт возьми!»
