— Что там? Опять призрак?
— Да, но она сегодня уже приходила, и я рассказала о ней. Так что сейчас она не ко мне.
— Разве призраки могут приходить просто так? — уточнил недоверчиво.
— Достаточно часто. Не думай об этом, они никому не мешают.
Он заметно расслабился и уже беззаботным тоном спросил:
— Так ты сегодня была в участке? Как поживает старина Томас?
Про Тома он сказал с какой-то странной насмешкой, и я не выдержала:
— Что вы не поделили?
— То есть? — не понял он.
— Я заметила, что он не очень-то рад тебе.
— Ах, это. Ну, у нас в прошлом были небольшие разногласия, но мы знаем друг друга давно и, в целом, можно сказать, доверяем друг другу.
— Можно сказать? — с улыбкой уточнила я.
Он посмотрел мне в глаза и, кивнув, серьезно сказал:
— Можно, — и снова улыбнувшись, продолжил, — не обращай внимания, это профессиональная ревность. Мне удалось то, что не удалось ему. У меня больше возможностей, но и источники информации у меня другие.
Какие именно у него источники информации, уточнять не стала. Вряд ли он скажет, да и не уверена я, что мне это действительно интересно. В моем случае главное — результат.
Мы еще немного покатались по городу, а потом остановились на одной из примыкающих к площади улиц. На ней не было ничего интересного, только жилые дома. До запуска фейерверка оставалось чуть меньше часа, поэтому если кто-то еще не спал, то веселился на празднике и не удивительно, что улица эта была абсолютно пуста. Зато отсюда отлично будет видно распускающиеся в небе соцветия. А еще, несмотря на долетающий с площади шум, здесь было тихо. И через какое-то время в этой тишине прозвучал неожиданный вопрос:
— Как ты с этим живешь?
Понять, о чем он, не составило труда. Я повернулась к Максу и встретилась с ним глазами. Взгляд был внимательный, с легким прищуром. Кажется, он смотрел на меня уже несколько минут, прежде чем спросить. Этот вопрос можно было отнести к разряду риторических, было ясно — даже если я промолчу, он примет и такой ответ. Но вечер располагал к разговорам и я ответила.
— Не очень спокойно.
Макс закурил. Затянувшись, выпустил дым в окно и снова заговорил:
— Ты, наверное, ненавидишь свой дар.
Это было скорее утверждением, но я бы не была так категорична. Невозможно испытывать ненависть всегда, постоянно, ничем ее не разбавляя. По-настоящему я возненавидела свой дар лишь однажды — после смерти отца. Вернее, спустя некоторое время, когда стало ясно, что он не придет. Тогда мне казалось, что если бы я не была спиритом, если бы не знала, что могу узнать правду, все было бы проще, и я возможно даже смирилась бы со всей этой ситуацией. Вспышка ненависти прошла, а дар продолжает жить во мне, показывая все новые и новые смерти. Сейчас, после стольких раскрытых с моей помощью преступлений, я уже не могу сказать, что ненавижу свой дар, скорее, он меня раздражает. Но я ничего не могу с этим поделать.
