Перчатка, или КР-2 | страница 44



Было ясно, что топограф - не стукач. Для тридцать восьмого года никаких стукачей не надо - все делалось помимо воли стукачей, в силу более высших законов человеческого общества.

- Ты обращался к врачам, когда ты заболел?

- Нет, я боялся фельдшера прииска "Партизан" Легкодуха. Доплывающих он не спасал.

- А хозяином моей судьбы на Утиной был доктор Беридзе. У врачей-колымчан могут быть два вида преступления - преступление действием, когда врач направляет в штрафзону под пули,- ведь юридически без санкции врачей не обходится ни один акт об отказе от работы. Это - один род преступления врачей на Колыме.

Другой род врачебных преступлений - это преступление бездействием. В случае с Беридзе было преступление бездействием. Он ничего не сделал, чтобы мне помочь, смотрел на мои жалобы равнодушно. Я превратился в доходягу, но не успел умереть. "Почему мы с тобой выжили? - спрашивал Иван Николаевич.Потому что мы - журналисты". В таком объяснении есть резон. Мы умеем цепляться за жизнь до конца.

- Мне кажется, это свойственно более всего животным, а не журналистам.

- Ну нет. Животные слабее человека в борьбе за жизнь.

Я не спорил. Я все это и сам знал. Что лошадь на севере умирает, не выдерживая сезона в золотом забое, что собака подыхает на человеческом пайке.

В другой раз Иван Николаевич поднимал семейные проблемы.

- Я холост. Отец мой погиб в гражданскую войну. Мать умерла, пока я был в заключении. Мне некому передать ни свою ненависть, ни свою любовь, ни свои знания. Но у меня есть брат, младший брат. Он верит в меня, как в бога. Вот я и живу, чтобы добраться до Большой земли, до города Ишима войти в нашу квартиру, улица Воронцова, два,- посмотреть в глаза брату и открыть ему всю правду. Понял?

- Да,- сказал я,- это - стоящая цель.

Каждый день, а дней было очень много - более месяца, Иван Николаевич приносил мне еду свою - она ничем не отличалась от нашего полярного пайка, и я, чтобы не обидеть топографа, ел вместе с ним его хлеб и масло.

Даже свой спирт - вольным давали спирт - Босых приносил мне.

- Я - не пью.

Я пил. Но спирт этот был такой пониженной крепости после того, как прошел несколько складов, несколько начальников, что Босых ничем не рисковал. Это была почти вода.

В тридцать седьмом году летом Босых был на "Партизане" несколько дней - еще в берзинские времена - и присутствовал при аресте знаменитой бригады Герасимова. Это - таинственное дело, о котором мало кто знает. Когда меня привезли на "Партизан" 14 августа 1937 года и поместили в брезентовой палатке,- напротив нашей палатки был низкий деревян-ный бревенчатый барак-полуземлянка, где двери висели на одной петле. Петли у дверей на Колыме не железные, а из куска автомобильной шины. Старожилы объяснили мне, что в этом бараке жила бригада Герасимова - семьдесят пять человек не работающих вовсе троцкистов.