– А кем он был?
– Кто? – не поняла бабушка. – Мужик-то?
– Да нет, отец ваш.
– Крестьянином. А потом на фронте связистом. В сорок первом большой бой фашистам дали. Одно только письмо и успел домой прислать. И то при переезде его мать где-то затеряла.
– А может, и не погиб он тогда. Я про всякие случаи читал.
– Писала я после войны, пыталась узнать. Но точного ответа так и не получила. Скорее всего, погиб. Связисты ведь как воевали? Страшный бой идет, обстрел, а связь налаживать надо. По очереди ходили. Уйдет один, если наладит и живым вернется, становится последним в очереди.
Вадька только сейчас понял, что далекая Вторая мировая война, которую он изучал по истории, для бабы Нади была частью биографии. А для сидящего рядом бородатого мужика, жующего пироги, частью жизни было участие в бунте Стеньки Разина. Интересная складывалась ситуация.
Когда достаточно стемнело, пошли домой. Впереди шла бабушка, за ней, осторожно оглядываясь, шагал Митрий, представитель семнадцатого века, а замыкал группу он сам – житель двадцать второго столетия.
Вышли на городские окраины, и Митрия вновь охватил суеверный ужас. И чем дальше шли, тем страшнее ему становилось. Кругом стояли высоченные дома. Выше, чем стены Кремля. В больших окнах горел непонятный свет. По дорогам проносились ревущие чудовища со слепящим взором. И если бы ему сейчас предложили, он бы, наверное, вернулся назад, в ту ночь. Пусть стражники, пусть даже плаха, зато все ясно, понятно и просто устроено. Он до того оробел, что баба Надя, успокаивая, вынуждена была взять его за руку.
Наконец они пришли домой. Квартира своим убранством также поразила Митрия. Он немного успокоился, когда толстые стены дома защитили его от ревущих чудовищ. Долго цокал языком, разглядывая горящие лампочки. Даже решился пощелкать выключателем, включая и выключая свет. Удивленно разглядывал мебель, книги, телефон, но особый интерес у него вызвало большое зеркало, висевшее в коридоре. С восторгом он отнесся к кранам, из которых бежала вода. А когда включили телевизор, который Вадьке все же удалось отрегулировать, у него просто челюсть отвисла. Он так и смотрел на экран не шелохнувшись и раскрыв рот. Для него это был вечер чудес. И то, что Вадьке казалось музейной рухлядью, для Митрия представлялось сказочным волшебством или даже колдовством.
Бабушка снарядила его в ванную, а Вадька пошел ему помочь, и вскоре Митрий с детским восторгом плескался, фыркал, похохатывал, поливая себя теплой водой.
