Вдали таинственным кругом темнеет лес.
Старик всегда носит в бумажнике визитку сына: «Сами Бухадиба, финансовый директор». Старший сын всегда доставлял ему только радости. В школе, в университете, и вот теперь, на работе. Серьезный, безупречный во всем. Вот разве что… Защитив диплом по математике, Сами пошел работать в школу. Пока приглашенным преподавателем. Потом он сдал экзамен на сертификат, дающий право преподавания в старших классах лицея, коллежах и даже высшей школе. Это был успех. Отец хотел, чтобы на этом сын остановился. Шутка сказать – почти профессор! Но Сами не желал останавливаться. С такого старта, порой вздыхал про себя старик, он может пойти далеко, очень далеко, Иншааллах!
В молчании отца Сами считывал приступы паники. Он страдал и проклинал их беспомощность. Бессилие отца и свое собственное. Общее бессилие арабов. Их отчуждение друг от друга. «Пора положить этому конец». Он сообщил отцу, что едет по работе в Марокко.
– Надолго?
– На недельку. Может, даже меньше.
– Ну да, теперь это быстро. Сел в самолет…
Старик закрыл глаза, пригляделся к себе и не увидел ничего, кроме пустоты и боли. От этой поездки в Марракеш он не ждал добра. Два года назад Сами ездил в Египет. Он задержался там дольше, чем планировал, а вернулся каким-то другим. Невеселым. Но он знал, что отцы должны отпускать своих сыновей.
– Ты помнишь, какие финики я привозил из Сетифа?
Сами ощутил на языке вкус фиников, которые отец достал из чемодана. В тот вечер он лег спать поздно, и отец принес ему последний финик в постель. Он заснул с мыслями о людях пустыни, о заснеженных вершинах Сетифа, о долгом путешествии отца через море.
– Я привезу тебе фиников из Марракеша. Сравним с твоими. Уверен, что твои были вкуснее.
Сами молча обнял отца, поцеловал на кухне мать и ушел, закрыв за собой дверь. Отец накинул за ним цепочку. Его родители живут в тюрьме.
На лестнице на него обрушился грохот. Кто-то включил на полную мощность музыку – так что стены дрожали. Его нейроны тоже завибрировали. Он собрался с духом и пошел вниз.
Вонь стояла адская. Запахи гашиша мешались со смрадом африканского дерьма. Стены были испещрены граффити: гигантские пенисы, гейзеры спермы, жирные ляжки и необъятные задницы… Все лампочки были вывернуты или перебиты, и спускаться приходилось в темноте. В углу лестничной площадки сбились тесной группкой какие-то обкуренные нарики с банками пива в руках. Рядом с ними истекали слюной два психованных ротвейлера в намордниках и ошейниках с металлическими заклепками. Сами миновал холл, стараясь ни до чего не дотрагиваться. Внизу стояли, переругиваясь, с десяток подростков. «Чертовы черножопые… Каждый из них в два раза здоровее папы. Каково ему тут ходить, он по сравнению с ними – былинка? Но главный ужас в том, что он видится с ними и в мечети! Давно пора вычистить отсюда это отродье. Пора вернуться к истине». По радио орал дебильный рэп. Звуки музыки заглушались человеческими воплями – в подвале, служившем местным мини-маркетом по продаже дури, кто-то выяснял отношения. На стреме стояли два здоровенных охламона. Ничего необычного.
