Клеймо позора, стоявшее на профессии Генриха Шмидта, могло вызывать непредсказуемые реакции, что создавало хрупкую и непрочную социальную атмосферу между членами его семьи и их соседями в Бамберге. Как и другие невнятные социальные концепты – вспомним хотя бы знаменитый американский «средний класс», – понятие «порочности» палача интерпретировалось разными людьми и общинами по-разному: когда избирательно, а когда и вовсе злонамеренно. Прибывший из Любека купец мог быть шокирован тем фактом, что аугсбургский палач не только жил в центре города, но еще и регулярно принимал в своем доме благородных людей, разделяя с ними трапезу. В другом городе, напротив, могло быть сочтено достойным сожаления, но ничуть не удивительным, что жена некоего палача умерла при родах лишь потому, что повитуха отказалась войти в ее дом. Случалось и так, что всеми уважаемый палач мог иметь «очень много друзей в округе» и все же после его смерти ни одна живая душа не соглашалась нести гроб на похоронах[49].
Генрих Шмидт прекрасно понимал, что ни статус хорошо оплачиваемого государственного чиновника, ни образ жизни добропорядочного горожанина, ни его личная репутация честного человека не гарантировали положительного отношения к его семье или безопасного будущего для нее. Социальное унижение в разной форме оставалось повседневным опытом, постоянно напоминающим о его позоре. Современники считали такое тяжкое положение дел непреложным жизненным фактом. Но для Майстера Генриха и его столь же решительного сына позорное ремесло, которым оба вынуждены были заниматься, само сулило возможность восстановления семейного статуса.
Момент и удача имеют значение для всякого личного успеха. Францу Шмидту посчастливилось – его зрелость совпала со временем, которое историки теперь называют «золотым веком палачей». Подобное стечение обстоятельств было кульминацией очень долгих и глубоких изменений в германском уголовном праве, которые происходили как минимум в течение двух веков. Со времен Римской империи германские народы относились к большинству преступлений как к частным конфликтам, которые должны разрешаться при помощи финансовой компенсации (вергельда) или традиционного наказания, такого как отсечение конечности или изгнание. Государственные должностные лица, число которых было незначительным вплоть до позднего Средневековья, обычно играли роль арбитра, обеспечивая последовательность процедуры, но оставляя право на возбуждение дела, судебное разбирательство и вынесение приговора старейшинам или местным присяжным. Основная цель при такой отстраненной позиции состояла в том, чтобы остановить кровную месть и непрекращающееся насилие, а вовсе не наказать всех злоумышленников, что было бы одновременно чуждой и неосуществимой задачей для чиновников. Обычно родственнику жертвы убийства позволяли самому казнить преступника, в ином случае для санкционированных государством убийств привлекались наемные палачи или судебные приставы, исполнители низшего уровня, получающие разовую оплату за конкретную казнь
