– Не очень, – сказал Арман. – Просто дело в том, что ее завещание странновато.
– О-о-о, странновато, – сказал Габри. – Мне это нравится.
– Ты любишь гомосеков, – сказала Рут. – А странноватых ненавидишь.
– Это верно, – признал он. – Так что такого странноватого в завещании?
– Деньги, – сказал Бенедикт.
– Деньги? – переспросил Оливье, подавшись вперед.
Люсьен рассказал им о наследстве.
Выразительное лицо Оливье становилось из ошеломленного удивленным, а потом снова ошеломленным.
– Пятнадцать миллионов? Долларов? – Он посмотрел на Габри, который тоже слушал разинув рот. – Нужно было с ней дружить.
– Oui, – сказал Люсьен, довольный такой реакцией. – И дом в Швейцарии.
– А другой в Вене, – сказала Мирна.
– Она всегда казалась немного чокнутой, – сказал Габри. – Должно быть, съехала с катушек.
– Нет. Мой отец никогда бы не позволил ей подписать завещание, если бы считал, что она не в своем уме.
– Да ладно уж, – сказала Рут. – Даже я вижу тут безумие. И дело не только в деньгах, но и в выборе трех человек, которых она даже не знала, исполнителями ее последней воли. Почему не одного из нас?
Арман посмотрел на Габри, Оливье, Рут и Клару.
Они знали эту женщину. И не знали ее.
Они знали баронессу. Не Берту Баумгартнер.
Уж не поэтому ли?
У него с Мирной нет никаких предвзятостей. Они видели ее как женщину, а не как уборщицу. И уж конечно, не как баронессу.
Но почему это имеет какое-то значение?
Может быть, все дело в профессиональном подходе. Он – полицейский, следователь. Мирна – психолог. Она умеет заглядывать в голову людям. Они оба умеют это делать. Но опять же почему это имеет какое-то значение для выполнения завещания мадам Баумгартнер?
И как она вообще узнала про них, если они о ней не знали?
А как насчет?.. Арман посмотрел на Бенедикта. Его-то с какой стати назначила она душеприказчиком?
– Кто были свидетели? – спросил он, снова подаваясь вперед.
– Соседи, – сказал Люсьен. – Хотя с содержанием завещания их не знакомили.
Арман посмотрел на часы. Стрелка приближалась к половине девятого утра. Электричества пока так и не дали. Но «Гидроквебек» нередко вспоминал о Трех Соснах в последнюю очередь.
– Ты должен ехать? – спросила Рейн-Мари, вспомнив их разговор накануне вечером.
– Боюсь, что да.
– А что с нами? – спросил Люсьен.
– Я отвезу вас на ферму. Мы вместе откопаем ваши машины.
– Необходимо оповестить наследников, – сказал Люсьен. – Я постараюсь организовать что-нибудь сегодня на вечер. Смысла ждать не имеет.
