Жил на свете человек,
Скрюченные ножки,
И гулял он целый век
По скрюченной дорожке.
А за скрюченной рекой
В скрюченном домишке
Жили летом и зимой
Перед ним был скрюченный дом. И Арман Гамаш подумал: уж не найдет ли он внутри скрюченного человека?
Попрощавшись с Рейн-Мари, он снова обвел взглядом другую машину во дворе, ее регистрационный номер с девизом Квебека на нем: je me souviens.
Я помню.
Когда он закрывал глаза (как сделал это и сейчас), на него наплывали незваные воспоминания. Живые и яркие, как и в то время, когда происходили события. И не только события того дня прошлым летом, когда косые лучи веселого солнечного света упали на его окровавленные ладони.
Он видел все дни. И все ночи. И всю кровь. Свою и других людей. Людей, чьи жизни он спас. И тех, чьи забрал.
Но чтобы не сойти с ума, сохранить человечность, самообладание, ему требовались и радостные воспоминания.
Встреча с Рейн-Мари. Рождение сына и дочери. А теперь и внуков.
Их переезд в Три Сосны, деревню, ставшую для них местом отдохновения.
Отец его доброго друга, пораженный старческой деменцией, умер недавно. Последний год жизни он не узнавал семью и друзей. Оставаясь добрым со всеми, при виде некоторых он сиял. Это были те, кого он любил. Больной знал их инстинктивно и держал в безопасном месте – не в своей ущербной голове, а в сердце.
Оно помнит гораздо надежнее, чем голова. Вопрос только в том, что же люди хранят в своем сердце.
Старший суперинтендант Гамаш знал немало людей, чьи сердца переполняла ненависть.
Он посмотрел на перекосившийся дом перед ним и подумал: какие воспоминания поглощают его?
Инстинктивно запомнив регистрационный номер машины, он оглядел двор.
Отметил большие сугробы, под которыми, как он догадался, ржавели машины. Разобранный грузовичок. Старый трактор, превратившийся в металлолом. И что-то похожее на танк, но, вероятно, являющееся емкостью для масла, а не боевой машиной.
Он надеялся.
Гамаш надел вязаную шапочку и уже собирался натянуть перчатки, но задумался и снова взял письмо. Короткое. Несколько немногословных предложений.
Ничуть не угрожающие, они звучали чуть ли не комично, и над ними можно было посмеяться, если бы их не написал мертвец.
Эти строки, нанесенные на бумагу нотариусом, просили, чуть ли не требовали, чтобы Гамаш приехал на эту отдаленную ферму в десять часов утра. Ровно. Пожалуйста. Не опаздывайте. Merci.
Он отыскал этого нотариуса в Chambre des Notaires du Québec
