– Ей все равно, – без малейшего намека на горечь отзывается Том. – Она к этому привыкла.
– Если бы ты был моим, – говорю я, и эти слова производят на него эффект электрического удара, потому что он резко выпрямляется, – мне бы это не понравилось. Ну, ты же знаешь, что я за человек.
– А что ты за человек? Я понятия об этом не имею, – добавляет он, когда я бросаю на него скептический взгляд.
– Какая я с большинством мужиков? Да мне вообще наплевать, живы они или мертвы. А вот ты – совсем другое дело…
Я смотрю на два пустых стаканчика из-под кофе и думаю о том, какой же он добрый. Мне хочется в благодарность сказать ему правду.
Мысль о том, как миллионы людей – включая меня саму – злоупотребляют его добротой, доводит меня до белого каления.
Мне хочется идти на два шага впереди него, куда бы он ни пошел, бульдозером утюжа ему дорогу, чтобы была чуть менее ухабистой. Если бы он ночевал на своих объектах и был бы моим, я ночевала бы вместе с ним в палатке. Всю ночь, каждую ночь, под свист ветра и стук дождя. И я никогда не позволила бы другой женщине сидеть к нему так близко, как сижу сейчас я. Меган вообще в своем уме, если позволяет такому мужчине разгуливать без присмотра?
На месте Меган я отметелила бы меня за то, что позволила себе сидеть к нему так близко, что чувствую запах его кожи. Он пахнет, как желания, которые загадываешь, задувая свечки на именинном торте. Никогда в жизни я не испытывала даже намека на собственнический инстинкт по отношению ни к одному другому мужчине, но Том Валеска? Это чувство мне приходится усилием воли удерживать внутри себя, крепко взнуздав, потому что у меня нет на него никаких прав.
Может, он не единственный пес-оборотень в наших краях.
Видимо, все эти мысли в какой-то степени отражаются у меня на лице, потому что Том моргает и сглатывает. Он пытается игнорировать то невысказанное, что висит в воздухе между нами. Это потому, что он хороший парень. Мой мозг хочет, чтобы он и дальше продолжал им оставаться. Но вот мое тело хочет, чтобы он подхватил меня на руки и впечатал в стену. В подоконник. В пол. В кровать.
Надо спасать ситуацию.
– Ой, вот только не надо. Ты знаешь меня лучше, чем кто бы то ни было. А теперь колись давай, что за секрет?
– Это будет не лучшая идея, поверь мне, – произносит он осторожно.
Но зрачки выдают его. Они черные и огромные, как у наркомана, и я вижу, что ему до смерти хочется мне рассказать. Зачем иначе он оставил крохотную лазейку, в которую я могу пробраться? Мог бы ведь просто сказать «нет».
