Так, размышляя, он дошел до обоза, и увидел Последыша. Тот стоял на телеге в поварском колпаке, надвинутом почти на глаза, вытянувшись на цыпочках, и, бледный как смерть, смотрел туда, где били плетьми солдат. Смел сразу все понял. Он вспомнил странную, показавшуюся знакомой тень, увиденную в полудреме, и как сказали ему: «Мальчишки балуются…» — все сходилось.
Первым движением Смел хотел было подойти к Последышу, который не замечал его, но раздумал. Лучше потом, когда не будет вокруг лишних глаз.
Десять плетей — дело недолгое. И скоро засипела труба, и войско снова двинулось в путь, продолжая обсуждать происшествие. Смел шел задумавшись, погромыхивая своим ведром, так что не услышал раздавшихся сзади криков: «Берегись!» Идущий рядом с ним Посошок подхватил его под руку, оттащил на обочину. Ничего не понявший Смел оглянулся и увидел причину внезапной тревоги: их обгоняло верховое войско могулов.
Быки шли тяжелой, сотрясающей землю рысью, с низко опущенными головами, покачивая по сторонам сокрушительными рогами, оправленными в железо. Могулы сидели на них свободно, не шевелясь почти, лишь чуть придерживая в руках поводья, и бронзовые лица их выражали полное равнодушие, даже скуку. Дальнобойные луки из тонких рогов степной антилопы сагайты лежали поперек седел, кривые длинные сабли похлопывали плашмя по кожаным сапогам. Щитов могулы не признавали: только куртки из грубых бычьих шкур, да собственная ловкость служили им защитой в бою.
Верховое войско прошло, и латники двинулись снова, чихая от поднятой в воздух пыли. А потом впереди раздался сигнал «обед заводи» — малость пораньше, чем нужно, и это значило, что они подошли к краю болот и дальше вплоть до самой Прогалины стан разбить будет негде.
Ох, беда! Ох, некстати эта война! Фельдмаршал-то думал, что как обычно на Заседаниях — поговорят, да разойдутся. Ан нет: молодой Нагаст не тот оказался. Старый-то никогда бы… Да что теперь сокрушаться — думать надо, что делать.
Что делать, что делать… С того самого проклятого дня он бьется над треклятым вопросом — и ничего не придумал. Трещина ведь в ней, в пушке! Хороша была, пока не стреляла. А ну как лопнет теперь? Аж холодок пробирает от мысли одной…
Поздно, поздно он понял, к чему дело клонится. На заседании растерялся, впервые в жизни. Да как растерялся — заметили все. Понять, конечно, не поняли, а обрадовались. В глаза, не скрывая, хихикали, как он воздух губами хватал. Может, унюхали что? Да вряд ли… Просто, не тот уже стал фельдмаршал.
