– Я не знаю, в самом ли деле твой город священный, но нет сомнений, что от него воняет дерьмом, – заявил прокуратор.
За беседкой, увитой виноградными лозами, при свете луны отчетливо вырисовывался силуэт Пилата. Опираясь на мраморный стол, он был поглощен игрой в сенет[11], переставляя попеременно то белые, то черные фигуры.
Низко поклонившись, Каифа произнес:
– Ты посылал за мной, прокуратор?
Пилат лишь окинул его взглядом, не удосуживаясь ответить.
– Насколько я понял, – продолжал первосвященник, – ты хотел провести переговоры о выводе своих солдат за стены, окружающие Храм, на время Пасхи?
– Ты неправильно понял.
– Что-что?
– Рим не ведет переговоры со своими подданными.
Каифа с трудом сдержал бурлящую в нем злобу.
– В таком случае зачем было выдергивать меня из постели посреди ночи?
– Потому что это в моей власти, – ответил прокуратор, передвигая фигуру по игровой доске.
И пока он спокойно раздумывал над последствиями этого хода, Каифа не выдержал и снова спросил:
– Если твои солдаты будут находиться возле Храма, это будет расцениваться как провокация. Пасха – символ нашей независимости. А присутствие оккупантов…
– Оккупантов? Каких это оккупантов? В Иерусалиме нет оккупантов, как их нет и в Риме. Иудея является частью империи, неужели я должен тебе об этом напоминать? Роль, которую мне отвел император, заключается в обеспечении безопасности этой провинции. А твоя, Каифа, – в том, чтобы мы сосуществовали как братья. Ты в состоянии справиться со своей ролью или я должен тебя заменить?
– Ты слишком нуждаешься во мне, чтобы заменить меня, Пилат. Кто еще будет поддерживать твою политику в синедрионе? А вот что касается «братского сосуществования», как ты это назвал, так оно может не получиться из-за постоянного давления, которое ты оказываешь, используя своих солдат. Гнев переполняет людей, прокуратор. И я не думаю, что очередное восстание, даже если его потопят в крови, будет говорить в твою пользу.
– Восстание? Скажи на милость! И кто же будет восставать? Назаряне?
– Нет, – фыркнул Каифа, передергивая плечами. – Эти несчастные безобидны.
– Хм, а когда ты умолял меня распять их «Мессию», ты говорил по-другому.
– Обезглавленная змея перестает быть ядовитой.
– Змея – да, а вот гидра – нет. Отруби ей одну голову, и у нее вырастает две. Этих назарян становится все больше и больше. Как мне доносят, твой Савл преследует их с остервенением… необъяснимым. Ты знаешь, в чем причина этого?
