Басманов улыбнулся и молча пожал руку.
Едва начало светать, группа, растянувшись жиденькой цепочкой, снова направилась к хутору.
Раксин шел крайним. Новое пальто, испачканное кровью и грязью, набухло от воды. В сапогах булькало и хлюпало. Трудно без шума переступать по валежнику и нырять в гущу ельника, но чувство долга и ответственности было таким сильным, что он, не замечая усталости, упрямо и пружинисто пробирался между стволами и легко, по-кошачьи, шел по бурелому — совсем как в детстве во время игры в сыщиков и разбойников. То и дело вытирая с лица капельки воды, смешанной с потом, он пристально оглядывался по сторонам, готовый в любой миг к встрече с врагом.
Но врага встретил не он. Ивана Зубова задержали на дороге. Озираясь, он поднял дрожащие руки.
В подкладе брюк у него нашли записку: «Был, ушел, еще приду». Кто автор этой загадочной записки, кому она адресована, Зубов не говорил.
Его привели на хутор Афанасия Зубова. Хутор стоял на дороге из Сивы в деревню Тюмень; и Караваев решил немедленно отправить задержанного в штаб чекистского отряда, который находился в семнадцати километрах.
Отец Зубова, седобородый кряжистый старик, ахая и причитая, вывел из конюшни лошадь.
— А вот со сбруей плохо, — жаловался он: — не знаю, что и напялить на гнедую.
Вдвоем с каким-то тщедушным мужичком, оказавшимся на хуторе, они долго лазили по амбарам, шарили в сенцах и, наконец, отыскали упряжь.
— Ты, Иван Ильич, нас хорошо знаешь, так блюди скотину-то, — напутствовал старик, пристегивая вожжи.
Александр Александрович отозвал Раксина в сторону:
— Доставишь этого гада в штаб. Любой ценой. Понял?
Яша Караваев, словно выросший из-под земли, неожиданно прервал разговор:
— Разрешите, мы вместе поедем!?
— Нет!
И когда Яша отошел, командир группы, будто извиняясь, сказал:
— Дал бы я тебе еще человека, но сам знаешь: людей в обрез, а тут, видимо, будет горячо.
— Все ясно, — четко, по-военному ответил Иван.
Ездовой, случайно подвернувшийся на хуторе, и арестованный уселись на передок телеги, а Раксин позади. Лошадь, понуро кивая головой, едва тащилась по кочковатой дороге. С обеих сторон подступили к ней ели и сплелись ветвями, образуя сумрачно-зеленоватый коридор.
Раксин не спускал глаз с Зубова, рыжим коршуном глядевшего на глинистые ободья колес. «Такой сморчок, — думал Иван, — а жалит вроде крапивы. Вот повышибаем им зубы окончательно, и чисто станет кругом».
Лошадь остановилась. Ездовой спрыгнул и начал копаться с хомутом, Зубов вдруг засвистел лихую песенку.
