Анна Ахматова. Когда мы вздумали родиться | страница 62
(На этот раз, мягко говоря, немножко зарапортовался Попов. Рассказ о пире на веранде по случаю дня рождения – на совести сочинителей. Картошка, посыпанная лепестками роз, – типичные «народные чаянья», как называла такие фантазии Ахматова. Не безобидные: этакая деталь к портрету впавшей в маразм жеманства барыньки. Но мне исключать из отчета не хочется: как и в предыдущих монологах Попова, в этом есть «направление».
Абсурдистское: что ни сыпь, к ответу не призовут, поскольку абсурд же. И небезвыгодное: Ахматова-де, конечно, гений и знамя, но че она тут, в литфондовских хоромах, выдала на-гора? – две-три дюжины коротких стихотворений; а мы, хоть и теснясь, но цельную библиотеку, если скопом считать.)
Александр Жуков: Споем несколько песен буквально. Мы с большим удовольствием всегда приезжаем в это чудесное место, я бы даже сказал, святое место сейчас для России и российской поэзии, да вообще для русского народа. И я лично счастлив, что имею какое-то прикосновение ко всему этому. Чтобы долго не говорить, споем две песни на стихи Ахматовой и одну песенку, которую, я уже как-то говорил, сочинил Бродский, когда они с Анатолием Генриховичем ехали в электричке на ее день рождения. Анатолий Генрихович был с букетом роз, у Бродского ничего, кроме листочка бумаги с карандашом, и вот он изваял стихотворение, которое мы исполним третьим номером.
Такое коротенькое стихотворение, но какая-то перекличка с встречей Анны Андреевны и Исайи Берлина как будто чувствуется, мне во всяком случае.
Ну, а это хотя было в Петербурге сочинено, но взгляд из Комарова, с которым много позже навсегда породнилась Ахматова, делает «очертанья столицы во мгле» еще резче.
Ну и Иосифа Бродского, длинненькое, боюсь сбиться, поэтому подставлю себе буковки, стишок. И давайте им закончу.