Людей пришло опять много, пожалуй, больше, чем в прошлом году. Я начал с трех коротких сообщений. Что с нынешнего года эти вечера, если они продолжатся, а мы думаем, что они продолжатся, будет вести Павел Крючков. (Я знал, почему открывал и вел самый первый наш съезд – обозначить преемственность задуманной затеи от того, что здесь было при жизни Ахматовой. И зачем вел следующий – по возможности, закрепить тон и натяжение струны. Это – не говоря о личных отношениях и желании поддержать Жукова. Но в мои планы не входило закреплять за собой должность как постоянную… Забегая вперед, скажу, что мое объявление не привело к заметным переменам: вести программы, улаживать и направлять стал Крючков, но я по привычке нет-нет и вмешивался.)
Затем я предупредил, что от встречи к встрече состав специально приглашенных гостей будет меняться: в этом году ими будут Белла Ахмадулина и ее муж художник Борис Мессерер, а также актер, поэт, режиссер Владимир Рецептер.
И наконец – что открыть сегодняшний вечер я собираюсь разговором уже непосредственно об Ахматовой, а именно, о ее стихотворении «Мужество». О нем здесь несколько раз заходил разговор в прошлом году, словно бы обещая какое-то прямое обсуждение, но дело до этого так и не дошло.
«Публикация этого стихотворения в 1942 году в газете «Правда», помимо главного впечатления – редких по силе и чистоте слов клятвенного признания в преданности родному языку и тем самым родине, оставляло в сознании читателей еще что-то вроде ощущения неожиданной, пусть легкой, но непривычности, где-то на грани чуть ли не с растерянностью. Репутация поэта как представителя ушедших эпохи и культуры, враждебных революции и новой идеологии, – и репутация газеты, агрессивно выражавшей установки времени, сменившего их, не вполне совмещались в понимании людей, читавших эти строки. Стихотворение говорило о Великой Отечественной войне, это было бесспорно: «Мы знаем, что ныне лежит на весах, и что совершается ныне…». Но странно говорило. Сегодня эти слова прозвучат не единожды, у нас будет время постараться проникнуть в них. И мне хотелось бы, чтобы вы, может быть, не с первого раза услышали их настоящее содержание. Потому что, когда Ахматова делает признание: «Не страшно под пулями мертвыми лечь, не горько остаться без крова, но мы сохраним тебя, русская речь», – то, если воспринимать эти стихи только в аспекте войны, трудно избавиться от недоумения. Разговор об уничтожении русской речи никогда не шел, такой сюжет не вставал. И вообще, когда Ахматова употребляет слово «мы», это, прежде всего, какой-то узкий круг. Как в стихотворении «Родная земля», когда, произнося: «Но мы мелем и месим, и крошим тот ни в чем не замешанный прах», – она словами «месим» и «крошим» выдает, кто эти «мы». Она преподносит нам знаменитые строчки Мандельштама «Аравийское месиво, крошево» из «Стихов о неизвестном солдате». То есть «мы» – это «родная земля», это наш акмеизм.
