Часто снятся по ночам кабинеты эти,
Не сегодняшние – нет, завтрашние – да:
Самовары на столе, дама на портрете.
В общем, стыдно по пути не зайти туда.
Города моей страны все в леса одеты,
Звук пилы и топора трудно заглушить.
Может, это для друзей строят кабинеты?
Вот построят, и тогда станет легче жить.
«…»
Этой песенке, Булат, третье десятилетие.
Кабинетов развелось – сосчитать нельзя,
Бренди с виски на столе, Путин на портрете,
Кто угодно за столом, только не друзья.
Но друзей твоих, Булат, все не убывает,
И ни сумою, ни тюрьмой их не устрашить,
Если что, они твою песню запевают,
А от этого, Булат, сразу легче жить.
Сейчас, с вашего позволения, – очень люблю эту песенку – «В поход на чужую страну собирался король…»
Теперь, было попрошено спеть что-нибудь из старого. Мою и старую. Сначала грустную… Сначала минорную, потом мажорную.
Песня «Губы окаянные, думы потаенные…»
Следующее сочинение, тоже старая песенка, как раз летняя, курортная. В этом сочинении важно взять последнюю ноту. Я за это не ручаюсь, но я буду стараться.
Чудное море, Черное море,
О, этот блеск плюс плеск близкой волны!
Мы окунулись раз в Черное море
И оказались словно негры черны.
(ноту) Взял!
Песня «Отважный капитан»:
Хорошо идти фрегату
По проливу Каттегату…
Ну и еще. Я, конечно, для того, чтобы срифмовать Жанейро придумал вино Эль-Мадейро. Такого вина на свете нет, но теперь уж, кажется, должно быть. Про Рио-де-Жанейро есть еще одно упоминание, в другой песне. В монологе Остапа Бендера. «Танго мечты». Тут музыку сочинил Геннадий Гладков.
Молчите, молчите, прошу, не надо слов.
Поверьте бродяге и поэту…
И еще один монолог Остапа Бендера, который я принес Гладкову с намерением, чтобы он сочинил еще одно танго: «Вот тебе еще – главное танго Остапа Бендера». Но он сделал из него фокстрот. Я говорю, зачем ты это делаешь, зачем фокстрот? В фокстроте там слишком быстрый темп, люди не расслышат мои прекрасные стихи. Он сказал: «Андрей споет, все все расслышат». Так оно и произошло.
Нет, я не плачу и не рыдаю,
На все вопросы я открыто отвечаю,
Что наша жизнь – игра, и кто ж тому виной,
Что я увлекся этою игрой…
Нет, просят рассказать, как мы путешествовали с Городницким по северу, но это в другой раз. Это трагическая история все-таки, в основном, да. Я лучше приглашу Валерия Попова, который, по-моему, в программе числится следующим.
Валерий Попов: Как раз после Битова было легко, а после Кима очень тяжело. Но надо, потому что я оказался сменщиком Анатолия Генриховича Наймана, который вот был здесь. Прошли годы, и я докладываю, что произошло на принятом мной объекте. Я вообще добиваюсь в жизни всего, но всегда с огромным опозданием, и вот эта Будка мне досталась в совершенно разрушенном состоянии. Она падала, мой отец провалился под это самое крыльцо, где сейчас двенадцать человек сидит, и выдерживает оно их. Я как-то сижу и думаю, что же такое, за жизнь такая странная, вот развалится эта Будка, и я даже не знаю толком, что здесь происходило. И вдруг я вижу, вот здесь, где стоят многочисленные зрители, очередная экскурсия, (вообще, они часто здесь появляются, я уже привык), и замечательный библиотекарь, краевед, Ира Снеговая, которая знает про Комарово все. Кто здесь жил, она вам расскажет. Это совершенно потрясающее место, здесь такие люди ходили, и она все это знает. Я думаю, дай я пойду к Ире, узнаю еще что-нибудь про Будку, пока она не развалилась совсем. И Ира приглашает меня, мы с ней едем на кладбище, на могилу Ахматовой. И речь, то есть
