Люди слетали на Луну и вернулись, а я продолжаю стоять у окна и ковырять ногтем подоконник. Апостолов говорит, что лучше хотя бы один день действовать, чем сто лет г а м л е т и з и р о в а т ь. Если б я мог хотя бы гамлетизировать!.. Но я не делаю ни того ни другого, я кропаю в тетрадке и наблюдаю жизнь — неподвижную жизнь вокруг. (Что бы это было, если б я подрался с милиционером или ворвался в дом к какой-нибудь девушке!)
Жизнь вокруг, по видимости, течет, и, если наблюдать за ней всего несколько дней, может показаться, что она довольно быстро протекает через нашу котловину. Однако, если остаться у нас еще на несколько дней, станет понятно, что в начале дня всё движется в одном направлении — пешком, на лошадях, на велосипедах или мотоциклах, а потом, в конце дня, уже с меньшей скоростью, устав после работы, движется в обратном направлении и находит приют под крышами домов. Овцы по утрам выходят, звеня колокольцами, на зеленые пастбища, днем пережидают жару в тени верб, вечером, звеня колокольцами, возвращаются в овчарни, длинные тени ложатся на землю, и, когда утром просыпаешься, видишь, что трава на пастбищах за ночь снова выросла. Я наблюдаю за нашими соседями, их трое братьев, сто́ит только пройти дождю и вылезти жаркому солнцу, они тут же взваливают на плечи опрыскиватели и отправляются опрыскивать свой виноградник. Виноградник наверху, на плато, весь синеет от раствора, синеет так день-другой, пока снова не пройдет дождь и не смоет купорос, а когда снова начинает припекать, на лозу нападает ржавчина. И вот братья снова взваливают на плечи опрыскиватели и тяжелым шагом идут на плато, чтобы снова опрыскивать виноградник. Если присмотреться к другим видам человеческой деятельности, убедишься, что и там движение есть, притом довольно активное, а продвижения вперед нет.
Оживленнее всех цыгане в Выселках, они ведут себя подобно сорокам, когда те обнаруживают в кроне дерева сову или филина. Но и это оживление лишь внешнее, по сути дела, в жизни хутора ничего не меняется. Вот почему, когда я смотрю в окно, я думаю о том, что, как бы ни спешили люди в этой котловине, по каким бы делам ни шастали взад-вперед, на самом деле никто никуда не продвигается.
Вот так и шастают взад-вперед, и это самое точное слово!
Позавчера большая суматоха случилась возле ямы для гашения извести. В только что погашенную известь упала коза, ее вытащили, и я смотрел, как люди мечутся и толкутся, точно слепые, и волокут обезумевшее от ужаса животное к реке. Козу загнали в воду, она упиралась, подпрыгивала и верещала, мужчины окунали ее, пока не смыли с нее известь, и когда козу, наконец, выкупали, ни на миг не переставая кричать и галдеть, выяснилось, что от извести она ослепла. Река унесла по течению белую полосу извести, раздробила и размыла ее, а расстроенный хозяин повел козу в Выселки. Там ему предстояло торговаться с цыганами, назначая, сколько левов они дадут, если зарежут козу и вернут ему шкуру, и сколько — если зарежут и возьмут шкуру себе… Я замечаю, что события движут людьми, а не люди — событиями. Таким же образом заставляют нас двигаться и времена года — иногда быстрее, иногда медленнее, но в целом достаточно лениво. Жизнь не оказывает влияния на равномерный бег быстрой рыжей лисицы, жизнь просто дремлет или спокойно лежит у собственного порога!
