В общем, я написал письмо и отправил вместе с рассказом.
Как оказалось, Лафферти к тому времени переехал, но мое письмо переслали по новому адресу. Он получил его и к моему величайшему изумлению ответил. Поблагодарил за «очень приличный скетч, или пародию, или что-то в этом роде: конечно, это не рассказ, хоть и назван рассказом на титульной странице. Возможно, его даже кто-нибудь напечатает, хотя это зависит от причудливых особенностей вашего книжного рынка. Хороший текст, как кто-то заметил, всегда пробуждает в душе искру узнавания и принятия. Ваш текст, безусловно, пробуждает очень особую искру». И добавил: «Почему бы вам не написать еще пару вещей? Ведь это весело, а другой причины и не требуется».
Мой любимый писатель сказал мне: пиши. И я повиновался.
Я хотел опубликовать статью о нем, но в то время никто не жаждал ее печатать. Мы продолжали переписываться, я задавал ему дерзкие вопросы о писательском труде и его собственной работе, а он терпеливо на них отвечал.
Есть писатели — их очень немного — которых я читаю с увлечением. Есть те, что заставляют меня думать, тревожиться (в хорошем смысле), волноваться за судьбы их героев. Все это относится к Лафферти в высшей степени. Но он дает гораздо, гораздо больше. Едва открыв его книгу, я сразу расплываюсь в улыбке чистого удовольствия: так действует голос повествователя, его манера преподносить свои волшебные истории.
Вряд ли Лафферти можно с кем-то сравнить. Аврам Дэвидсон тоже писал блестящие и самобытные рассказы, знал невероятно много об окружающем мире, но его произведения не похожи на небылицы, которые рассказывают с абсолютно серьезным лицом. Ирландский романист Фланн О’Брайен (он же Майлз на Гопалин, настоящее имя — Брайан О’Нолан) умел рассказывать небылицы с серьезным лицом, но никогда не уводил читателя далеко за пределы нашего мира. Джин Вулф, пожалуй, так же глубок, как Лафферти, но редко бывает по-настоящему забавным.
Я прочитал всего Лафферти, все, что смог найти. Я следовал за ним всегда: и когда он начал писать более путано, и когда его истории стали более личным. Я читал книги, выпущенные крупными издательствами, рассказы в сборниках и совсем тонких журналах. Я читал то, что понимал, и то, что не понимал, — думаю, иногда он писал для аудитории, которая ограничивалась им самим, но все равно, даже не понимая, я получал огромное удовольствия от сложенных им слов и созданного им мира. Я даже видел дверь кабинета Лафферти
