— Я всего лишь скромный деревенский староста. Какого совета ты от меня ждёшь?
Тебе нужно обратиться к настоящему волшебнику. Лучше всего было бы посоветоваться с Властимиром Могучим, но он давно отошёл от дел, и никто не знает, на каком из тысяч островов живёт этот всесильный чародей.
— Спасибо, — ещё раз поблагодарил Пётр и встал. — Имя — это уже кое-что, хотя я бы предпочёл точный адрес. — Скажите, — спохватился он, — а больше в предсказании ничего не говорилось? Мне рассказывали, будто там упоминалась Волшебная Боцманская Дудка…
Староста покачал головой, снял очки и бережно опустил пергамент в горшок.
— Возможно, Дудка упоминается в другой рукописи, — сказал он. — Лично мне кажется, что это обычная легенда. Пророчество уже двести лет передаётся из уст в уста и успело обрасти такими подробностями, которым подивился бы сам Большой Илл. Моряки говорят о Боцманской Дудке, рыбаки — о Волшебной Удочке, а плотники — о Весёлом Топоре. Не думай об этом, Ларин Пётр. На Островах всё возможно.
Попрощавшись со старостой, Пётр выбрался из деревни и присел над обрывом, прислонившись спиной к стволу корабельной сосны. Внизу ствол был тёмно-серый, шершавый, изрытый глубокими бороздами и трещинами, а наверху — гладкий, медно-рыжий и прямой, как стрела. Он был тёплый, и от него знакомо пахло живичным скипидаром. Сосна была совершенно такая же, как те, что росли в лесу вокруг школы, разве что выше и стройнее, и Петру опять захотелось всплакнуть. Всё было так сложно, так запутано! Даже пророчество, на которое он так рассчитывал, ничего ему не объяснило, кроме одного: похоже, легендарный Большой Илл действительно был дядей Петра, пропавшим без вести и почему-то очутившимся здесь капитаном спецназа. Полушутливая угроза показать кузькину мать была одним из его любимых выражений. А с другой стороны, так мог выразиться кто угодно. И какой-то Петька, упоминавшийся в пророчестве, тоже мог оказаться кем угодно, а вовсе не Петром Лариным. Да и что это было за пророчество? Обыкновенная пустая угроза, которую какой-то впечатлительный островитянин двести лет назад зачем-то записал на пергаменте…
Всё это выглядело глупым, случайным и бесполезным: и пророчество, на поверку оказавшееся обычной байкой, и почёт, который островитяне оказывали Петру, и то, что он задумал… Пётр чувствовал себя самозванцем, от которого, как верно подметил капитан Раймонд, всем доставались одни неприятности. Больше всего на свете ему сейчас хотелось расплакаться и переложить все свои заботы на кого-нибудь из взрослых. Пускай бы его пожалели, приголубили, позаботились о нём; пускай бы сказали: «Не плачь, мальчик, посиди здесь, мы что-нибудь придумаем. Вот, съешь конфетку, всё будет хорошо». Но он понимал, что это невозможно. Взрослые в этом мире, похоже, не могли как следует позаботиться даже о себе самих. Да и в мире, из которого пришёл Пётр, если разобраться, всё было точно так же. Рассчитывать на взрослых было нечего, да они и не собирались принимать за него решения. Наоборот, все смотрели на Петра с надеждой и ждали от него помощи. А раз так, он должен был помочь, и неважно, что там сказано и чего не сказано в пророчестве.
