День рождения отменяется. Реверс — это не фамилия. Лекарство от застенчивости. Медвежья услуга. Нет худа без добра и нет добра без худа.
Сырой ночной ветер швырнул в окно горсть холодных капель. Капли дробно пробарабанили по стеклу, как чьи-то костлявые пальцы. Деревья старого графского парка недовольно шумели в темноте — скрипели ветвями, шелестели листьями, кряхтели и бормотали. В этом шуме чудилось неодобрение: деревья как будто знали о дневном происшествии и теперь обсуждали его между собой — дескать, как ни крути, а так всё-таки нельзя. Много, дескать, нынешней молодёжи дозволено, а надобно её, молодёжь, держать в ежовых рукавицах. То ли дело в наше время!..
Слушая этот сердитый шум, Пётр вертелся в постели, вздыхал и кусал губы. Ему хотелось открыть окно, высунуться наружу, в дождливую ночную мглу, и крикнуть деревьям, чтобы они замолчали, перестали ворчать. Много они понимают! В ту пору, когда самые старые из них были тоненькими саженцами, мальчишки тоже озорничали и строили весёлые каверзы. И множество проказников, так же, как Пётр этой ночью, вертелись в постелях, ожидая наказания. Им, как и Петру, наверное, казалось, что это самое ужасное происшествие в их жизни. А потом они выросли и стали великими людьми, чьи имена известны всем и каждому. Александр Сергеевич Пушкин, например, никогда не был паинькой, и ему, наверное, частенько попадало, и деревья в Царскосельском парке так же неодобрительно шумели, обсуждая с ночным ветром очередную проказу юного поэта. И что? И ничего! Пушкин стал великим человеком, а деревья, как стояли на месте, так и стоят. Ведь они только и умеют, что сплетничать…
Ветер за окном зашумел сильнее. Он разорвал сырое одеяло туч, повисшее над зданием старой графской фабрики, где разместилась школа номер семь, и в прореху выглянула круглая физиономия луны, похожая на серебряную монету. Пётр снова вздохнул и от души ткнул кулаком в подушку. Эх!.. Что кивать на Пушкина? Пушкин стал великим поэтом, а вот станет ли Ларин Пётр великим волшебником — это, ребята, большой вопрос. Очень может быть, что уже завтра садовник Захар, тяжело вздыхая и трепля свои косматые бакенбарды, проводит его до ворот, отдаст сумку с вещами и помашет вслед своей широкой и твёрдой, как лопата, ладонью. Расставаться с Петром ему, наверное, будет жаль, но у него, Захара, множество дел и забот, и грустить об отчисленном из школы мальчишке ему будет некогда. Да и станет ли он вообще грустить? Может быть, Захар считает, что Пётр получил по заслугам, что так ему и надо и что таким, как он, не место среди будущих чародеев?
