– А в море нельзя? – спросила Анна, у которой, конечно, назрело много других, более важных вопросов по процедуре. Но она решила, что сойдет за умную, если попросит уточнить чисто функциональную подробность.
– Лучше река. Наглядность течения! Твою боль уносят воды времени, уносят от тебя далеко-далеко. А море оставляет теоретическую возможность, что твои треволнения опять прибьются к берегу.
– Да-а, понятно… – протянула Анна, озадачившись.
Николаю она верила безоговорочно, поэтому и речи быть не могло о том, чтобы увильнуть от предписания. Правда, с рекой затруднялась, но Данила Дмитриевич туманно поманил поездкой в сторону Кавказа. И хотя он успевал поменять любое решение в среднем четыре-пять раз за минуту, надежда на лермонтовские воды Арагви и Куры затеплилась. Прорвемся, – махнула рукой Анна и принялась писать. И хорошо пошло! Настолько, что захотелось оставить и себе экземплярчик, не только водам горных артерий. Графоманское тщеславие нарушило чистоту эксперимента. Инструменты врача и следователя были попраны, Анюта горячо застучала по клавиатуре. Компьютерный экран, как и предупреждалось, навредил психике. Отшвырнул на острые края деталей, изранил… Рефлексия – это еще мягко сказано. Вспомнилось все. Или почти все. Предохранительные клапаны памяти кое-где срабатывали, не давая бередить самые уязвимые места.
Но разве существуют неуязвимые? Обернешься – все кровоточит. Истерзанную ткань времени, чтобы не заживала, тревожит память. Ее разъедает привычный комплекс вины – примерно так же, как цирроз прожигает печень. Ее буравит уже привычный упрек Вадима, на все лады повторяемый и для общественности праведный:
– Ты зачем его привела сюда, в мой дом? Я тебя просил не водить его сюда, а ты привела…
Обыденный иезуитский идиотизм. В переводе значит: ты пошто с подмогой пришла, одной-то тебе легче мозги законопатить, помучить ночку-другую пьяной истерикой. Ишь, чего надумала – не одна пришла, «с кузнецом»…
Словно Анна пришла измену Мальчишу-Кибальчишу учинять на его же территории! Словно бы вот такая гулящая, ни стыда ни совести, прямо под носом у труженика-мужа, который непосильным трудом ей, барыне, хату снимает. И не только! Кормит ее, одевает… «У нее, блин, все есть!» – а она, змея гнилой питерской породы, вон что надумала. Вадим виртуозно владел тактикой «гнев праведно-патриархальный, ментально управляемый, в упаковке с дозатором». Первейшее орудие манипуляторов. Этим грубым компостером для мозгов некоторые на удивление тонко работают. Анна-гусыня вздумала идти против такого виртуоза неумелой лобовой атакой – и ее порыв был обречен на стратегический провал. Но чего только не сделаешь в аффекте бунта, осмысленного, но все равно безобразного. Идея освободительного движения бывает и чиста, и справедлива, но вот исполнение из рук вон. За содержание пять, за грамотность два. Экзамен провален.
