Дни, когда все было… | страница 46



Но хоть убей, а уступчивость я бы в Венере не заподозрила. Если бы мы обе актерствовали, то пригодилось бы клише «я была занята в единственном эпизоде с ней». Убрать только льстивую тональность ностальгирующей примадонны – и порядок. Камера, мотор. Дубль без номера, просто дубль, и все. Многолюдное гудение. Все возбуждены: они ведь Марсика как будто любили. Даже если не любили, всякому здесь найдется брудершафт. Мне объяснили кое-как, кто есть кто, и я получаюсь совсем из другой оперы. В основном здесь гости Марсова тщеславия. Венера шарится в «челночной» клеенчатой сумке среднего формата, ищет, как я ловлю краем уха, его побрякушку на память. Ищет для круглолицего парнищи, уже снявшего пиджак и ослабившего галстук, словно уже танцы начались и горячее сейчас внесут. Во мне вдруг заплескался дьявол: почему щекастику достанется безделица от Марсика, а мне нет?! У меня ничегошеньки от него, а во мне он поучаствовал куда как основательнее, чем в мордатом господине. В несвойственной мне заводке на ломких то ли от гнева, то ли от робости ногах я подошла к Венере. Пока дают – надо брать. Деликатничать нельзя, другого случая не представится, Венера больше не приедет, ничего не повторится, я никогда не встречу Марса на улице, а он это умел – волшебно вырастать из-под земли. Никто более не проведет меня черным ходом через тайны тайн, глотая портвейн, на крышу к теплому дождю, никто более не научит нырять в метро, показывая служительнице вечный жетон, никто не выстрижет мне за полчаса перед свадьбой модную челку. Я невнятно прошу что-нибудь скромное, совсем ненужное, в общем, что-нибудь. Я не могу произнести «на память» – меня вдруг душит неуместная здесь слезливая лавина.

Венера долго смотрит на меня. Сначала непонимающе, ощетиниваясь длинными и изрядно накрашенными ресницами. Тушь, видать, еще маминой юности, и я невольно вспоминаю Эльку, у которой вот-вот должны стечь черные ручейки, а не стекают. Потом смотрит с экспертизой, дескать, кто такая. Потом с явной неохотой. Потом едва устыдясь. Она постаралась одарить меня всей гаммой чувств, порожденных милостыней, но я выстояла. Я и не ждала легкой наживы. Тут она рылась подольше, чем с предыдущим гостем, бормоча «это – нет… это – нет», и наконец вытащила тот самый покоцанный молью шарф. На ее взгляд, большего я не стоила. И на том спасибо.

Дочку назвали Элей. Доложил Вацлав – он продолжал много знать об отставном друге. Я спрашиваю, неужели она Эльвира Марсовна?