Гузархан вытаращил глаза и хотел было прикрикнуть на чайханщика, как поступал раньше, но тот предупредил его, подняв руку.
— Чистую правду говорю, Гузархан-ака. Не обижайтесь. Теперь все люди работают, пользу государству приносят, и друг другу, конечно. А вы все свое — старинку тянете. Несколько раз видел я Алихана-хальфу. В школьном саду работает. И живет там. Каждый день трудится. Человеком стал. Гляжу я на него и думаю: хорошо бы и вас к делу пристроить. Хотите — я вам помогу найти подходящую работу? Нельзя теперь бездельничать! От людей совестно!
— Что с вами, Урунбай-ака?! — воскликнул Гузархан. — Не узнаю! Может, это не вы?
— Нет, уважаемый, я все тот же чайханщик Урун-бай, каким был. И вере своей не изменял. А на жизнь глаза не закроешь. Вон она какая!.. На Алихана-хальфу можете и вы поглядеть, если хотите.
— Мне только этого и не хватало, — проворчал Гузархан. Вскочил с места. Плюнул с ожесточением. — Будь проклят ты вместе с Алиханом-предателем! Пусть гром поразит твою голову!.. — Швырнул в угол пиалушку и убежал.
Он шел через пустынную базарную площадь и бормотал что-то несвязное. Редкие прохожие, что попадались навстречу, отступали в сторону. А в узкие улицы уже заползала ночь, скрыв в черных объятиях еще не остывшие стены дувалов, приглушив голоса. Он шел, а голова кружилась от обиды, причиненной чайханщиком.
Давно уже примечает Гузархан, что некогда почтительные и верные люди становятся безразличными, а то и вовсе встречают пира с открытой враждебностью. Не всегда говорят так смело, как этот чайханщик: одни избегают встречаться, другие прикидываются глупцами и будто не догадываются, чего от них хотят.
«Меняются люди, весь свет меняется, — думал Гузархан-хальфа, — а мы все те же… Вчера эти люди были послушны и преданны, а сегодня они готовы переловить своих духовников и отправить в милицию или в сумасшедший дом. Неужели они забыли, что когда-нибудь их накажет аллах?! Нет, они просто перестали верить… А ишан-ака — он ничего не может сказать нового, такого, чтобы заставило снова поверить ему. Люди забыли страх и стали счастливы. Быть может, и Алихан-хальфа счастливей всех нас? Счастливей меня?.. А вот ишан-ака ничего не видит… И я тоже…»
Целую ночь бродил он по неосвещенным кишлачным переулкам и думал. На него кидались собаки, и тогда он трусливо бежал или отбивался камнями. Его окликали ночные караульщики, но он не останавливался: брел, куда несли ноги, и бормотал, как в тревожном сне.
